А мы еще раньше признали бригаду стахановской. Формальности нас меньше всего интересовали. Главное было то, что и в нашем городе началось движение, которое охватывало всю страну. И начал его не кто-нибудь, а Витькин отец.
Теперь все бригады на промыслах работали по методу Аникина. Когда за солью приходили баркасы, на промыслах объявлялась «стахановская вахта». В такие дни подводились итоги соревнования. Потом промыслы затихали: в очищенные карты впускали новую воду, выпаривали ее, потом выбрасывали соль в бурты для просушки.
В дни погрузок музыка и флаги над причалами придавали промыслам праздничный вид.
Дядя Петя катил пустую тачку. Он посмотрел на нас. Глаза у него были такие же, как у Витьки, — голубые, только голубизна их была холоднее. Мы хором выкрикнули:
— Здравствуйте, дядя Петя! — Но на дядю Петю наше приветствие не произвело никакого впечатления. Мимо нас прошуршали его брезентовые штаны. Он бежал рысцой под музыку, и его широкая спина вздрагивала: так бегают грузные и уже немолодые мужчины.
— Он поздоровался? — спросил Сашка.
— По-моему, нет…
— Положение…
— А ты думал, он увидит нас и раскиснет! — сказал я. — Пошли!
Мы догнали дядю Петю, когда он уже держал рукоятки груженой тачки.
— Дядя Петя, где Витька? — спросил я.
Дядя Петя налег на рукоятки и поставил колесо на доску. Потом толкнул тачку и пошел коротким и быстрым шагом. Очень вежливо с его стороны. Но если он думал нас запугать, то ошибался: напугать нас молчанием было невозможно.
— Посидим, — сказал я.
Мы сели на бортик бассейна. Сашка поерзал, устраиваясь поудобней.
— Ты уверен, что мы не уйдем отсюда с синяками?
Полной уверенности у меня не было. Я надеялся на авторитет мамы и на уважение, с которым к ней относился дядя Петя. Мы сидели на бортике бассейна и смотрели. Худой, жилистый дядька с круглой, стриженой и седой головой, не разгибаясь, грузил большой совковой лопатой пустые тачки. Их то и дело подвозили рабочие и взамен увозили груженые. Когда лопаточник поднимал голову, мы видели подковку сивых усов и пучки бровей. Усы и брови на его загорелом лице казались приклеенными. Его длинные худые руки двигались как на шарнирах. Но самым удивительным было то, что этот немолодой уже дядька совсем не потел.
Подбежал дядя Петя и рывком развернул пустую тачку. Он уже несколько раз возвращался с причала, но на нас по-прежнему не обращал никакого внимания. Мы не обижались: борьба есть борьба.
— Михеич, — сказал он дядьке с усами. — Зайцев жмет…
— Чего ему не жать. До его причала и сотни метров не будет, а до нашего все двести.