Сашка ждал меня на трамвайном круге в Старом городе. Он сидел на рельсах и сам с собой играл в «ножичек».
— Был у мамы? — Сашка вытер пальцами лезвие перочинного ножа.
— Был.
— Смотри, на самом деле был. — Сашка заинтересованно разглядывал мою рубашку и щупал материю. — Не пойму: это природный цвет или брак?
Мы пошли по широкой, до мелочей знакомой нам улице. Сашка сбоку пристально меня разглядывал.
— У Инки ты, конечно, тоже был, — сказал он.
— Был.
— А девочкам сказал, что мы не пойдем в курзал?
— Представь себе, сказал.
— Один интимный вопрос: ты уже целуешься с Инкой?
Между нами не было секретов, но тут я инстинктивно почувствовал, что не должен говорить Сашке правду.
— А ты целуешься?
— Мужчины на такой вопрос не отвечают. Они только неопределенно улыбаются, — Сашка улыбнулся. А я не улыбался. Я вдруг понял: Сашка и Катя давно целовались, и Витька с Женей целовались тоже. Я стал припоминать и припомнил, как они неожиданно пропадали, а потом делали вид, что не поняли, где мы должны были встретиться. И подумать только: я ни о чем не догадывался! А Инка, наверное, все понимала. Каким же болваном я выглядел в ее глазах. Я думал об этом, шагая рядом с Сашкой по улице. Сашка что-то говорил, но я не прислушивался. За низкими оградами поливали огороды. И у единственной на всю Пересыпь колонки собралась очередь. Мы прошли сквозь нее, как сквозь толпу.
Много глаз красивей твоих:
Серых, черных, зеленых,
Но нигде не видал таких
Серо-зелено-черных, —
читал Сашка. По тому, как Сашка читал, я понял, что это его стихи.
— Нравятся? — спросил Сашка.
— Блок?
— У тебя тут все в порядке? — Сашка постучал по лбу указательным пальцем.
— Твои? Тогда прочти дальше.
— Дальше еще надо придумать. Эти строчки я придумал, пока сидел на рельсах.
Лучший способ похвалить Сашкины стихи — это не поверить, что стихи его.
На со-о-олнечном пля-я-яже в июне
В своих голубых пижамах, —
заныл Сашка и тут же спросил: «Ничего?» Он где-то услышал новую песенку Вертинского. Вертинскому Сашка подражал здорово. Он и без того говорил немного в нос, а чтобы увеличить сходство, сжимал нос большим пальцем. Мы все делали вид, что не принимаем Вертинского всерьез, но как только слышали его песенки, так сразу настораживались. Одна Женя категорически его отрицала и затыкала уши, когда его слышала. Но, по-моему. Женя поступала так из принципа: у нее было колоратурное сопрано, и она признавала только классику. Когда мы собирались, Сашка пел Вертинского как будто в шутку, как поют «Карапет мой бедный, отчего ты бледный».