— Тебе кажется, что не действует. На самом деле очень действует, — сказал я. У меня таких дежурных фраз было сколько угодно в запасе. Когда я их произносил, то не придавал словам никакого значения.
Мы вышли на Витькину улицу. Море выглядело удивительно пустынным и плоским. Дядя Петя рыхлил у ограды землю под помидорами. Когда он увидел нас, то пошел между грядок в другой конец огорода.
— Настя! Вынеси пятнадцать рублей, — громко сказал он. Тетя Настя подвязывала помидорные кусты. Она выпрямилась, увидела нас.
— А-а-а, сейчас, — сказала она и пошла в дом.
Витька таскал ведрами воду из бочки и поливал прополотые грядки. Нас он, конечно, заметил, но не подавал вида. Тетя Настя подошла к калитке и сунула в мой карман деньги.
— Идите на берег, — быстро сказала она. — Витя туда придет.
Мы сидели на теплом еще песке и смотрели, как рыбаки готовились отплыть в море. Они снимали с кольев просохшие сети и на плечах несли их в шаланды. На двух шаландах уже поставили косые паруса, и они, кренясь на правый борт, пошли к горизонту.
— Не надо было брать деньги, — сказал я.
— Почему? Одно другого не касается.
— Пусть бы дядя Петя почувствовал.
— Пока что чувствуем мы.
Подошел Витька и молча сел рядом с нами. Сашка достал пачку «Казбека». Наверно, купил ее по дороге на Пересыпь. Лично мне курить не хотелось: у меня и без того было горько во рту. Витька тоже не хотел. Но Сашка сказал:
— Пижоны. Если хотите научиться курить, курите через силу. Привыкнете потом.
Мы закурили.
— Отец молчит. Мать плачет тайком. Может, мне в самом деле не ехать в училище? — сказал Витька.
— Очень умно. Тогда зачем тебе нужен был синяк?
— Витя, я тебя понимаю; дядя Петя — это не Сашкина мама…
— Здравствуйте… При чем тут моя мама?
— Помолчи, Сашка. Понимаешь, Витя, мне тоже не по себе. Но ты подумай — это же начало собственной биографии. Нам просто повезло. Подумай, Витя.
— А я не думаю? Так думаю, аж голова трещит.
— Не обращай внимания. Голова трещит от папирос. У меня тоже трещит, — сказал Сашка.
По песчаному откосу взбирался, подняв к нам лицо. Мишка Шкура. За четыре года он сильно вырос, но остался таким же придурковатым.
— Дали бы курнуть, — сказал он, запыхавшись. Сашка открыл коробку.
— Ты смотри, «Казбек»! С какого достатку? — Шкура сгреб сразу пять папирос. Одну тут же закурил, четыре зажал в кулаке. — Рыбачков угостить, — пояснил он.
Мы молча ждали, когда он уйдет. А он не уходил. Стоял боком к нам, и ноги его по щиколотку ушли в песок.
— Вчера на Майнаках дамочку одну попутали. Ничего дамочка, — сказал он, улыбнулся и старательно сдул с папиросы пепел.