Они стояли возле каменной чаши бывшего фонтана на освещенном солнцем дворе и разговаривали.
— Но как ты меня нашел?
— Случайно. Скегины в адресном бюро не значатся.
— Я же теперь Мануйлова, а мама и брат умерли.
Он хотел сказать, что и его мать умерла, но не помнил, знала ли ее Лора, и потому промолчал.
Мальчишка в тени мазанки по-прежнему возился с колесом велосипеда. Он время от времени поглядывал в их сторону. Наташа стояла рядом с матерью, перекрестив ноги, и, запрокинув голову, пристально смотрела ему в лицо. Она вдруг хихикнула и прикрыла ладошкой рот.
— Наташа! — сказала Лора.
Но Наташа прорвалась. Лора растерянно косила левым глазом. Она и в той жизни немного косила, когда волновалась.
Наташа сказала:
— Я все знаю. Я сразу обо всем догадалась, как только вас увидела. Вы тот, кто маме не давал проходу.
Лора покраснела. Она краснела пятнами от шеи.
— Нахалка! Какая нахалка! — сказала она. Она быстро взглянула на него смущенно и вызывающе.
Наташа бежала через двор к мазанке.
— Совсем забыла. Жаркое сгорит. Извини, — сказала Лора.
Он не понял: то ли она действительно вспомнила про жаркое, то ли хотела побыть одна. Она пробежала несколько шагов грузно и неуклюже, но тут же пошла шагом, оглянувшись на него. Ее неловкая пробежка была так же неприятна, как грязный халат.
Из мазанки вышла Наташа и бегом перебежала двор. Оказалось, что она бегала за семейным альбомом. Он смотрел, как она листала альбом, и по ее лицу видел, что по-настоящему радовалась она одна.
— Вот смотрите, — сказала она.
Это была очень старая фотография коричневого оттенка, может быть, от времени, а может быть, просто такая была бумага. У него никогда не было школьных фотографий, и эту он тоже не помнил. Чтобы смотреть, он присел на бортик. На фотографии в три ряда сидели и стояли мальчики и девочки.
— Можете себя найти? А я могу, — сказала Наташа и ждала. Она была бы очень огорчена, если бы он себя нашел. Он нашел, но ей ничего не сказал. Он разглядывал паренька в третьем ряду, в новой курточке, которую по этому торжественному случаю напялила на него мать. Он пристально и весело смотрел в объектив и даже теперь понимал, что Димке было наплевать на всю эту кутерьму.
— Вот вы. Неужели не видите? Вот, — сказала Наташа.
Над Димкиной головой стоял чернильный крестик. Крестик был поставлен давно, и чернила успели выцвести. Лоре почему-то надо было выделить его из всех пятиклассников, так же, как ей надо было, чтобы он за ней бегал. В той жизни это ей не было нужно, и она этого не добивалась. Он обнял Наташу и чуть привлек ее к себе. У нее были тонкие плечи, почти прозрачное лицо с остреньким носиком и чернью, блестящие от повышенного интереса к жизни глаза.