Тени на тротуаре стали длиннее. На улицах возле кафе и ресторанов стояли очереди, и женщины прикрывались от солнца цветными зонтиками, а мужчины — газетами. Он решил пообедать в гостинице. Он обратил внимание, что на улицах много цветов — на газонах, на клумбах, в каменных чашах. Он спустился в парк по кипарисовой аллее, Морской бриз затихал в густой хвое, и в аллее было душно. В парке тоже росли цветы, главным образом сеяные: левкои, душистый табак, львиный зев, ночные красавицы. В той жизни в парке росли розы, заросли розовых кустов вдоль аллей и на газонах. После захода солнца и ночью, когда дул береговой бриз, запах роз слышен был в море далеко от берега. Розы можно было тут же купить. Садовник давал длинные ножницы, и каждый срезал тот цветок, который хотел. Он прошел мимо «УГОЛКА ТРУДОВОЙ СЛАВЫ». На сцене лектория рабочий в комбинезоне устанавливал микрофон. Он постучал пальцем по мембране, и стук повторился в репродукторах. Афиша на стенде извещала, что в семь часов вечера состоится лекция на тему «ЧЕЛОВЕК И КОСМОС». По набережной расходились пляжники. Было еще жарко, но море меняло цвет. По цвету воды он знал, что близок час, когда прохладный воздух опустится с гор. Он прошел по мосту. На дне потока никого не было, и женщина в белом фартуке сметала мусор с каменных плит.
Швейцар увидел Дмитрия Сергеевича через стекло и открыл дверь. Дмитрий Сергеевич прошел в вестибюль и слышал, как швейцар за его спиной сказал:
— Пришел!
— Гражданин Ганыкин!
Он остановился. Женщина-администратор стояла за барьером.
— Товарищ Ганыкин, пройдите, пожалуйста, в «Интурист». Второй этаж налево, — сказала она.
— Зачем?
Женщина не ответила.
— Я вас прошу, зайдите в третью комнату на втором этаже, — сказала она. Она знала больше, чем говорила. Вернее, ей казалось, что она знала, и поэтому она не жалела, что не предложила этому торговому моряку отдельного номера.
В комнате сидел мужчина в белой нейлоновой рубашке без пиджака. Пиджак и галстук висели на спинке стула. Мужчина взял со стола анкету и долго смотрел на Дмитрия Сергеевича.
— Ганыкин, Дмитрий Сергеевич. Правильно? — сказал он.
Дмитрий Сергеевич сел в модерновое кресло канареечного цвета. Шутить ему не хотелось.
— Брось, Севка, трепаться, — сказал он.
— Узнал? Ну и память! Положим, я бы тебя тоже узнал. Лицо вот только, как печеное яблоко. Но вы, моряки, народ разгульный.
Лицо Севки Кулеша стало шире, массивней, но в общем не изменилось, было тугим и плотным, и карие глаза, внимательные и быстрые, тоже не изменились, и ямочка на подбородке была прежней. Все только заматерело, стали тяжелее и плечи и вся фигура.