— Ничего не надо делать!
Министр не верил своим ушам… Ничего?
— Я просто хотел быть в курсе, вот и все, — пояснил г-н Перикур. — Мне надо принять кое-какие меры касательно моей дочери. А что касается господина д’Олнэ-Праделя, то пусть правосудие исполняет свою работу. Так будет лучше. — И он добавил многозначительно: — Лучше для всех.
То, что он так легко отделался, было для министра просто чудом.
Перикур положил трубку. Приговор своему зятю, который он только что вынес без малейшего колебания, породил в нем только одну мысль: надо ли мне теперь предупредить Мадлен?
Он посмотрел на часы. Он сделает это позже.
Он велел подать машину.
— Без шофера, я сам поведу.
В половине двенадцатого Полина все еще пребывала в радостном настроении от парада, музыки, взрывов, от гудения моторов. Они только что вошли в пансион.
— И все-таки, — сказала она, снимая шляпку, — требовать франк за несчастный деревянный ящик!
Альбер стоял недвижно посреди комнаты.
— Что, душенька, вон какой ты бледный, ты приболел?
— Это я, — сказал он.
Тут он сел на кровать, одеревенелый, не отводя взгляда, смотрел на Полину, вот и все дела, он сознался, он не знал, что и думать об этом неожиданном решении и о том, что надо еще добавить. Слова сорвались с губ не по его воле. Словно их сказал кто-то другой.
Полина, все еще держа шляпку в руках, посмотрела на него:
— Что значит «это я»?
Альбер, казалось, совсем раскис. Она пошла повесить плащ, вернулась к нему. Белый как снег. Ни дать ни взять, заболел. Она приложила ладонь к его лбу, ну конечно, у него температура.
— Ты простыл? — спросила она.
— Я ухожу, Полина, я уезжаю.
Голос звучал растерянно. Недоразумение относительно его здоровья тут же пропало.
— Ты уезжаешь… — повторила она, готовая заплакать. — Как это — уезжаешь? Ты меня бросаешь?
Альбер схватил валявшуюся около кровати газету, все еще сложенную так, что видна была статья о скандале с памятниками, и протянул ее Полине.
— Это я, — повторил он.
Ей потребовалось еще несколько секунд, чтобы до нее дошло. Она закусила палец.
— Боже мой…
Альбер встал, открыл ящик комода, взял билеты Компании морских перевозок и протянул Полине билет на нее.
— Ты хочешь поехать со мной?
Взгляд Полины застыл, глаза стали как стеклянные шарики на лице восковой статуи, рот приоткрылся. Не выходя из оцепенения, она взглянула на билет, потом на газету.
— Боже мой… — повторяла она.
Тогда Альбер сделал единственно возможное. Он встал, нагнулся, достал из-под кровати чемодан, поставил его на перину и открыл, показав безумное количество банкнот крупного достоинства, уложенных плотно пачками.