– Возможно, – отвечает Харун. – Есть парни, которые зарабатывают на жизнь, будучи профессиональными едоками хот-догов, так почему нет?
– Профессиональные едоки хот-догов? – переспрашивает Натаниэль.
– Они соревнуются. Каждое четвертое июля проходит большой матч, – поясняет Фрейя. – Этот японец всегда побеждает.
– Не-а, – не соглашается Харун. – Его дисквалифицировали.
– Серьезно? – не верит Фрейя.
– Да.
– Вы прикалываетесь, – смеется Натаниэль. – Такого не может быть.
– Это чистая правда, – заверяет Фрейя. – Так что, наверное, все-таки есть надежда сделать рыгательную карьеру. – Она снова делает глоток и пытается прорыгать алфавит, но выходит лишь жалкая «а». – Нет. Я даже так не могу петь.
Парни смотрят на нее с такой добротой, что почти невыносимо.
– Уверен, ты сможешь петь, – говорит Харун.
– Уверен? – возмущается Фрейя. – А вот я – нет.
– Воровство песни не помогло? – спрашивает Натаниэль.
Фрейя вздыхает. Если бы жизнь была фильмом, она бы спустилась на том лифте, держась за руки с Харуном и Натаниэлем, вырвалась из офиса, из лап Хейдена и чисто запела. Они бы затанцевали. И пустили в ход одухотворенные пальчики.
Но в жизни так не бывает. Удушливый ботинок на ее трахее по-прежнему на месте.
– Помогло, – отвечает Фрейя. – Но не как хотелось бы.
– Что будешь делать? – спрашивает Натаниэль. Фрейя начинает рассказывать о фанатах, средствах к существованию и всем, ради чего трудилась, но Натаниэль перебивает ее. – Это если Хейден тебя уволит. Но что будешь делать, если не сможешь петь?
«Цифры упадут. Фанаты забудут».
Но это не самое худшее. Не это пугает ее и сводит с ума. И никогда не было. Несмотря на весь опыт в бизнесе, Хейден никогда этого не понимал.
Может, это пиво, или адреналин, или реакция Харуна и Натаниэля на то, что она съехала с катушек в кафе, или то, как они смотрят на нее сейчас. Или, может, это чувство, которое в течение дня неумолимо крепчало, что она всегда знала этих двух, хотя встретились они только сегодня. Но что-то придает ей смелости. Или надежды. Или, может, надежда придает ей смелости.
В любом случае она глубоко вдыхает и выпускает из шкафа монстра:
– Если я не смогу петь, если не смогу заниматься тем, что нравится, тем, за что меня любят, я останусь одна.
И вот так это, наконец-то, выходит на свет. То, чего она боится.
* * *
То, чего они все боятся.
* * *
– Ты не останешься одна, – говорит Харун. – У тебя столько фанатов.
– Это не любовь, – отвечает Фрейя. – Это не вечно. Уверяю, если я перестану петь, через некоторое время – месяцы, может, годы – даже мои самые преданные фанаты потеряют интерес. – Харун хочет запротестовать, но Фрейя прерывает его: – Ответь мне честно, каким бы преданным поклонником ни был твой парень, как думаешь, будет ли он любить меня, если я не смогу петь? Разве это возможно?