– Это сестра папы? – спросил он.
Хэл кивнула:
– Да.
– Хотя, наверно, надо говорить была сестра папы. Она ведь умерла, правда?
– Фредди! – Митци подошла с чашкой чая и, поставив ее на стол, слегка стегнула сына по колену. – Это уже… Ради бога, извините, Хэрриет. Подросток… Что тут скажешь?
– Все в порядке, – искренне ответила Хэл.
Паренек не просто продемонстрировал ей то, о чем она уже догадывалась. Это была та почва, на которую Хэл могла встать прочно, обеими ногами. Не было больно слышать такие слова от других людей, ей даже больше нравилась мальчишеская прямота, чем все эти деликатные усопла или покинула нас. Мама не уснула и не вышла в соседнюю комнату. Она умерла. И эту реальность не смягчит никакой эвфемизм. И еще это, по крайней мере, правда. И она сказала, обращаясь к Фредди:
– Да, умерла. Я сделала татуировку в память о ней.
– Круто, – почти машинально повторил опять Фредди. Теперь, в присутствии матери, ему стало неловко. – А еще у тебя есть?
– Есть… – начала Хэл, но вмешалась Митци:
– Фредди, умоляю, прекрати изводить бедную Хэрриет личными вопросами. Так не ведут себя на…
Она осеклась и не произнесла на поминках.
Хэл улыбнулась – во всяком случае, попыталась – и взяла чашку с чаем.
– О, чудесно.
Рассказывать про татуировки было проще, чем отвечать на вопросы Абеля, Хардинга и Эзры. И поэтому ее слегка затошнило, когда она увидела, как Хардинг, потрепав Абеля по плечу, следом за женой двинулся к камину.
– Греетесь, Хэрриет? – спросил он, подойдя. – Очень мудро. Боюсь, дом просто губителен для здоровья. Мать не очень-то доверяла современным удобствам вроде центрального отопления.
– А… он давно принадлежит семье? – спросила в свою очередь Хэл. Она вспомнила, как мама рассказывала о своей работе. Не позволяй клиентам задавать вопросы, спрашивай сама. Проще направлять разговор, если ты за рулем, а собеседник чувствует себя польщенным, когда ты проявляешь к нему интерес. – Мама никогда не рассказывала об этом доме, – честно призналась она.
– О, да фигову тучу лет, – небрежно ответил Хардинг. Он встал спиной к камину, разведя полы пиджака, чтобы огонь грел спину. – Мы сейчас находимся в самой старой части, она датируется началом восемнадцатого века. И много лет это была скромная ферма. А в конце девятнадцатого века ваш прапрапрадед, дед моей матери, сколотив приличные деньги на фарфоровой глине, возле Сент-Остелла, решил полностью перестроить дом и сделал это, надо сказать, на широкую ногу. Здание сохранило георгианское ядро старой фермы, где разместились гостиная, столовая, главные жилые комнаты, но к нему были пристроены расползшиеся крылья и помещения для прислуги в стиле «Искусства и ремесла». Получилась элегантная усадьба. Однако его сын оказался, увы, никудышным предпринимателем, и карьер перешел партнерам. С тех пор у семьи уже не было денег на поддержание дома, и с двадцатых годов его облик не менялся. Чтобы довести тут все до ума, нужно вложить добрый миллион фунтов. Разумеется, не те деньги, которые может достать из кармана средний покупатель. Разве что крупная гостиничная сеть… Хотя, конечно, сегодня на вес золота земля.