То ли неизвестный маг решил, что со мной покончено, то ли наблюдал издалека, не являя себя, но больше не нападал.
В некоторые моменты жизни люди борются с самими собой, со своей ленью, страхом и слабостью, и нередко мы отступаем, боясь призрачного провала и того, что нам не хватит сил. Но в моем случае отступить означало умереть от потери крови, чего я не могла себе позволить.
«Первое дерево… второе… третье…» — считала я про себя, лишь бы не потерять сознание от отупляющей боли, но, вскоре сбившись, начала заново. Я заставляла себя идти хоть куда-нибудь, пока оставалась надежда на спасение. Моя потрепанная одежда насквозь промокла от крови и влажно блестела в редких лучах лунного света.
«Бенедикт… Бенедикт… Бенедикт… — неожиданно для себя затвердила я, будто имя ректора могло помочь. — Приди ко мне, когда ты действительно нужен! Иначе я умру с обидой и изведу тебя во снах!»
Развернувшись, я прислонилась спиною к стволу дерева, не видя и не слыша ничего, кроме собственного дыхания и стука сердца, что надрывно гнало остатки крови по венам. Я ведь не могу умереть так жалко. Еще столько не сделано. Только не так!
Ноги подкашивались, я сползала вниз.
Говорят, при смерти у людей проносится перед глазами вся жизнь. То ли у меня она была слишком короткой, то ли слишком невзрачной, направленной на борьбу с обстоятельствами, но вместо отрывков воспоминаний в сознании раскаленным до жара угольком горело лишь одно желание — наказать ту тварь, что исподтишка бросила в меня заклятие.
До боли в пальцах я вцепилась в кору, не давая себе упасть. Но в руках больше не осталось сил, они онемели, почти потеряв чувствительность.
Ладонь соскользнула, меня качнуло вперед. Я падала, вытянув вперед руку, чтобы хоть как-то смягчить столкновение с землей, закончив беззвучный поединок с собой. Тупое чувство безысходности окончательно захватило мой разум, но, почти захватив власть, неожиданно отступило.
Тепло. Обеспокоенность. Нежность.
Мужская рука вцепилась в мою ладонь, не давая упасть, а потом, стремительно приблизившись, Бенедикт подхватил меня на руки. Расфокусированное зрение уже не позволяло видеть его лица, только слышать ускоренный стук его сердца, за которым моему оставалось лишь поспевать.
«Держись», — будто наяву раздался голос, но как назло силы мои истощились, и я погрузилась в плотную сосущую темноту.
* * *
Бенедикт шел с Эльзой на руках. Его ладони дрожали, напоминая о старой травме. Когда-то при создании артефакта, который теперь висел у него на груди, произошло несчастье — энергетические камни взорвались, а их мелкие кусочки впились в ладони, раскаленные, как угли. Даже спустя столько лет руки пронзала боль без причины, будто его плоть навсегда запомнила раны.