— Я думала, для того чтобы писать, обязательно нужно вдохновение, — лепечет, чуть не плача, зефирное создание.
Бедная, бедная!.. Я еле заметно улыбаюсь.
— Для того чтобы писать — не важно, детективы или любовные романы, если они вам больше по душе, необходим всего-навсего лишь особый склад ума. И желание. И время. Если у вас есть и то, и другое, и третье…
Я улыбаюсь уже поощрительно, и эта рыбка заглатывает наживку полностью:
— О да! Конечно, есть! Я… я готова работать, правда!
Остальные смотрят ревниво и настороженно: они не успели сказать, что тоже богоизбранны и вдохновенны, дать понять, что силикон, полуметровые ресницы и татуированные брови — это так, преходящее, дань моде; на самом же деле они только и ждали случая отринуть суетное и стать даже не музами — о нет! — теперь это уже пройденный этап! Они страстно желают творить… творить! Именно для этого они здесь!
Выскочка сияет, не замечая, что восстановила против себя всех прочих:
— Мы начнем прямо сейчас, да?
— А индивидуальные уроки будут? — не выдерживает кто-то из второго ряда.
— Конечно! — многозначительно киваю я. — Обязательно!
И тут меня осеняет.
— Вы любите сказки? — неожиданно для аудитории спрашиваю я.
Дамы недоуменно и настороженно переглядываются. Ни одной не хочется попасть впросак и быть высмеянной. Мало ли зачем я спросил?
— Я обожаю сказки! — твердо возглашаю я. — Вся великая литература — суть сказка. Шекспир, Ромео и Джульетта, мавр и Дездемона, «Одиссея» и «Илиада», Библия, не говоря уже о муми-троллях и «Хрониках Нарнии»! Недаром один очень умный человек сказал: «Вначале было Слово», а второй, не менее умный: «Вначале были сказки»!
— Я их тоже обожаю! — облегченно выдыхает принцесса в первом ряду и закатывает глазки.
— И я…
— И я!..
— Поскольку далеко не все наши занятия будут индивидуальными, а разбор того, что вы будете творить… гм… — в лучшем смысле этого слова! — мы будем делать на каждом нашем семинаре, чтобы на ошибках одного автора могли учиться все, равно как и разделять успех, я хочу предложить вам вот что…
Я неспешно прохожу меж конторками, вдыхая сложный аромат нагретого солнцем старого полированного дерева, тисненных золотом книжных переплетов и духов: терпких, горьких, сладких, цветочных… Этот сложный коктейль наложен поверх оглушительных феромонов молодости и красоты и бьет просто наповал. Даже та, за последней конторкой, которая уже не так молода и почти некрасива, — от нее тоже исходит, и обволакивает, и протягивается некая веревочка, петля, чтобы р-р-раз! — и мгновенно затянуться на зазевавшемся. Я рефлекторно отодвигаюсь подальше и кладу перед зрелой — и поэтому особенно опасной — мадам невинный белый пустой лист: