— Что?!.. — совсем опешил я.
— Там было светло как днем, а мобильник у меня всегда с собой! И камера в нем очень хорошая!
— Ты… ты все это снимала?!
— Да. Я… я подумала, что, когда будут расследовать это… эту смерть, фото может понадобиться! Вот… — Она достала смартфон, и я все увидел своими глазами.
Человека в дорогом костюме, сидящего в детской песочнице в окружении игрушек. Капли дождя на мертвом лице. Волосы, слипшиеся от воды сосульками. Сведенные пальцы с красным совочком в них. Красное же, перевернутое вверх дном ведерко с натекшей лужицей воды. Синий автомобильчик… определенно тот самый! Плюшевый мишка, пялящийся в никуда глазами-пуговицами. Такими же пустыми, как и у сидящего человека. И еще… я его определенно знал! Впрочем, я почти всех тут знал… Но… это и было неожиданным. Потому что это был тот, кого Светлана назвала «единственным порядочным из всех».
— И что… что мы теперь со всем этим будем делать? — спросил я. — Особенно с твоими снимками?! Ты хоть понимаешь, насколько это опасно?! И что их нужно немедленно удалить?! Или спрятать так, чтобы никто не смог до них добраться?!
— Я… я хотела тебе показать. Правда, хотела! Поэтому я даже переодеваться не стала, а сразу побежала к тебе! И… я все понимаю! Мне действительно страшно!
Я изо всех сил прижал ее к себе:
— Ты не одна, я с тобой! Но только я действительно не знаю, как с ЭТИМ быть дальше. Но, наверное, хорошо, что ты пошла сюда. И тебя, скорее всего, никто не видел!
Я бормотал все эти успокоительные глупости и баюкал ее, как ребенка… И напрочь забыл о Светлане, которая явилась за Кирой, — отчего-то явилась не куда-нибудь, а ко мне!.. О Светлане, которая слишком много знала и видела, у которой повсюду были глаза и уши… и руки! Эти руки могли многое: открыть калитку на детской площадке и усадить мертвого человека в песочницу, а потом перенести этого человека обратно в номер… Потому что Лючия-Серый Волк была не только мастером импровизации — она мгновенно просчитывала варианты и выбирала наилучший.
— А если и меня никто не видел, когда я шарил в этих проклятых розах?… И потом, я ведь действительно мог уронить ключи? Или телефон… я ведь писатель, этакий рассеянный придурок! Значит, ни ты, ни я ничего не видели и ничего не знаем… И поэтому мы будем просто жить дальше, ты будешь лечить, а я — писать… сказочки! И все! А потом… потом мы уедем. Вдвоем.
Она ничего не ответила. Но ничего и не надо было говорить, потому что она притянула меня к себе и… заплакала.