— И папа у меня тоже есть, — тихо-тихо говорит Алла. — Только я его никогда не видела. Наверное, мама забыла ему сказать, что я родилась. А Павлик живет с папой. Просто он обо мне ничего не знает…
Они тоже обо мне ничего не знают — эти, которые отворачиваются, и зажимают нос, и морщатся, и хотят, чтобы я умерла… Наверное, я умираю — но это, оказывается, так приятно! Я плыву, и подо мной ничего не шуршит… и не мокро… хотя волны меня укачивают вместе с кроватью… туда-сюда, туда-сюда! «Она какая-то очень горячая и говорит, говорит! Черт-те что говорит! Бредит…»
Кровать плывет, плывет по волнам, и я не боюсь в них упасть — это же волшебная кровать и волны тоже волшебные! Потом море кончается и сразу начинается небо. Облака белые-белые… Все в облаках! Это потому что зима. Вот-вот из белых облаков пойдет белый снег… и будут подарки, и приедет брат Аллы по имени Павлик и заберет отсюда нас обеих! Рожа — это такое лицо… Нет, рожа — это такая болезнь! Когда я выздоровею, у меня будет другое лицо! Я знаю! У меня будет лицо, как у Аллы, — как у всех… и приедет брат Павлик и заберет меня! Но у меня нет брата Павлика!..
— У меня есть старшая сестра, Лиза… — шепчу я.
«Бредит…»
«У нее температура сорок и пять!»
«Бредит…»
«Это та девочка, что все время мочится в постель?»
«Да детдомовских половина мочится в постель!»
«Смотри ты, за три дня ни разу не обмочилась!»
«Очень тяжелая форма, бедняжка…»
«Ничего, у детей всегда с высокой температурой. Выживет. Эти детки наркоманов потом живучие!»
Потом — это когда? Когда умирают те, с которыми ты жил, не зная, что ты уродина? Мама меня любила, я знаю! Не знаю только, зачем она умерла! Меня уже не качает — стремительно несет куда-то, несет потоком, быстрее, быстрее! Голова кружится вместе с кроватью, словами:
«…ни разу не обмочилась! не обмочилась!.. не обмочилась!..»
«…потом живучие!.. живучие!.. живучие!..»
Свет меркнет. И снова возвращается. И я возвращаюсь вместе с ним. Я вся мокрая, но это не потому, что я обмочилась. Описалась. Обоссалась. Нет! Нет! Это потому, что у меня просто нет сил. Все мокрое: волосы, подушка, простыня, рубашка, которая мне велика.
«Кризис. Я же говорил, они потом живучие!»
Мне улыбаются. Я тоже улыбаюсь и смотрю на человека в белом. Он словно не замечает, что я косая. Меня переодевают во все сухое. Руки и ноги будто без костей.
«Детский энурез — проблема психологическая!..»
Я кладу голову на сухое и прохладное — и засыпаю. Подо мной нет клеенки. Я больше не буду… не буду… не буду!..
Я выздоровела и вернулась из больницы. И в первую же ночь снова обмочилась.