— Тогда считай, что у меня тоже сердечный приступ. Или истерика. Или то и другое вместе. Я зайду!
— Нет, не надо. Я сама зайду. Чуть позже… Хорошо?
Она, как всегда, игнорируя вежливые слова прощания, бросает трубку. Вот так, по-хирургически, лишних слов не надо. А надо просто бежать, когда кого-то привозят, и собирать по частям, и срочно резать или пришивать… Пришить, если неправильно отрезано, — такое возможно? Я спрошу у нее, я обязательно спрошу! Не сегодня, позже, но спрошу непременно! Потому… потому что со мной что-то неладно. Мне срочно надо отрезать ненужное… от себя… от своей жизни… Ладно, с этим мы тоже будем разбираться!
Я бросаю беглый взгляд на дверь в ванную — за ней в душевой кабине спрятан роскошный букет. Розы. Их запах просачивается даже сюда. Неожиданно я вспоминаю, как однажды, в припадке свежей ненависти к букетам подарил девушке кактус в горшке. Мы расстались буквально после первого свидания, но, возможно, он до сих пор процветает, мой внезапный колючий презент. Кактусы живучи. Они легко переживают приступы влюбленности и неприязни, им плевать, как вы здороваетесь и прощаетесь, плачете и смеетесь, им просто нужно немного солнца. Или много-много солнца? Я точно не помню. Знаю только, что они способны годами пылиться на каком-нибудь подоконнике или у компа и благоденствовать в безликих офисах с вертикальными, обязательно кремовыми жалюзи и сотней одинаковых корзин для бумаг. Интересно, почему так бывает: я забыл лицо девушки, но не забыл кактус? Как нес его, восхищаясь лаконичностью формы и тем, что колючки, оказывается, растут в строгом порядке!
Я не забыл кактус и сейчас мог бы написать о его жизни захватывающую историю! Потому как романисты не помнят девушек, которые умеют здороваться и прощаться. Им интереснее кактусы… Выходит, Кира кактус?! Да, неожиданно… но логично! Она вполне колючая и самостоятельная. Ну а я сказочник. Который идет налево — песнь заводит… Однако, сколько ни ходи налево, в итоге все равно движешься по кругу. И я до сих пор сижу на цепи у собственного дуба — неизлечимой графомании. Сижу и от скуки сочиняю, и рассказываю, и повествую… круг за кругом. Год за годом. Трачу собственную, настоящую жизнь на выдуманную, иллюзорную, призрачную имитацию. В то время когда мой собственный роман с жизнью сходит на нет…
«Стасов, пойми, тебе скоро полтинник! — восклицаю я не вслух, но яростно. — И кем ты стал?»
Мне нечего на это ответить. Потому что я действительно не знаю, кто я. Мое время ушло, а я остался. Как вечная игла для примуса в отсутствие каких-либо примусов.