Что касается Игоря….. Если нужно, он сам рядом со мной ляжет рядом в засаду, и также будет палить в людей, стремящихся «убрать» нашего губернатора.
Но готов ли я на то, чтобы взять на себя смелость вот так легко распоряжаться жизнью своего друга?
Нет, скорее всего. Для этого я, пожалуй, слишком труслив. Да и совесть потом, не дай Бог, что-то случиться, будет «грызть» до конца жизни.
Нет уж — это была моя идея: встрять в чужие «разборки» за власть.
В войну поиграть захотелось, что ли?
Наверное, в прошлом году не наигрался….»
Быков задумчиво потрогал шрам под одеждой. Порез зажил давным-давно, он не напоминал о себе даже в моменты резкой перемены погоды. Что-что, но хирургом Ольга была превосходным: сделала тогда все по высшему разряду.
И не проболталась никому. Хотя была обязана сообщать обо всех случаях ножевых ранений.
«Видно, все-таки придется возвращаться на это гребанный остров. Не хотелось, конечно…. Но это — самый малый риск из всех, которые возникают, если я захочу приобрести себе для «дела» «Калаш». А то, что без серьезного оружия на «точке» лучше не появляться, ясно даже такому тупому валенку, как я. Та рожа, которая рассматривала «голубков», наверняка лет десять где-нибудь в спецназе ошивалась и только потом подалась в киллеры. Этих «птиц» «по полету» видно за километр. Такие бойцы хоть двадцать человек голыми руками устряпают. Что уж говорить про одного зачуханного физрука, который только и умеет что, так это стрелять немного? Да наверняка ТЕ стреляют лучше меня — быстрее, точнее…. Мой шанс только в том, что у меня есть фактор внезапности. Я знаю про них, а они про меня — пока нет.
А ну, как узнают?
От таких далеко не сбежишь — будь ты хоть действующий мастер спорта по легкой атлетике: пуля догонит. А я и не мастер, и не действующий….
Нет, нужен автомат.
Значит, опять — Волчий остров.
Но Игорь и Миша знать ничего не должны».
…Лодка Быкову не понравилась. Обшарпанные, крашенные много лет назад дюралевые борта лишь в некоторых местах сохранили остатки краски, первоначальный цвет которой сейчас установить мог разве что эксперт. Лодочный мотор вообще никак не хотел заводиться, он «чихал», «кашлял», злобно плевался сгустками темно-синего дыма. Однако хозяин мотора не сдавался, раз за разом накручивал почерневший от моторного масла и времени кожаный ремешок и с какой-то обреченной остервенелостью дергал его на себя. Все это было похоже на реанимацию покойника, который сам, к тому же совершенно не хочет возвращаться к жизни.
Хозяин этого «чуда» — загорелый до черноты мужик неопределенного возраста, сохранивший на лице, однако, не только следы бурной молодости, но и все признаки «мачизма», бывшего, со всей определенностью, когда-то неотъемлемой частью его жизни. Про таких типов обычно говорят, что вся его биография — на его лице.