Только куда девать то, что творилось в душе? Зачем мне это?! Я не просил!
Я ударил кулаком по столу — мобильный подскочил, чашка упала на пол и разбилась. Мелкий осколок царапнул мизинец на ноге. Я смотрел на набухающую на собственной коже крошечную каплю крови, а перед глазами появилась Вика из нашей ночи — счастливая, страстная, нежная, расслабленная и такая вся… моя. Показалось, навсегда… Вспомнил ненависть в её глазах пять минут назад, и руки задрожали сами. Навыдумывала, наговорила… Как она могла?!
Я растерянно посмотрел на стены, на дурацкое солнце, палящее в окно. Сообразил, что надо вынуть осколок из ступни. Зажал порез пальцем, потом салфеткой.
И понял, что вообще больше ничего не знаю.
Упорядоченный, правильный, рациональный мир вдруг полетел к чертям. Точнее, не вдруг, а с постепенного разгона, который начался почти месяц назад — в день, когда Вика вошла в кабинет, и от того, как она красива, в душе ёкнуло. Надо было сразу сказать: «До свиданья, вы нам не подходите!». Но чёрт, мне стало интересно. И проклятые красные туфли! Катя, моя репетиторша-студентка по английскому, такие носила, когда я был ещё мелким, до интерната. Я влюбился в неё по-мальчишески, потому что Катя была красивая, сексуальная и весёлая, слегка без башни. Говорила: «Да плевать на оценки, разве ты умрёшь из-за двойки, ведь нет? Подумаешь, папа будет ругаться — у него такая работа. Мама тебя любит, даже если ты не отличник, а мы с тобой занимаемся просто, чтоб ты болтал и понимал всех-всех, когда отправишься в большое супер-путешествие, понял, Мишутка?». С Катей я правда заговорил, хотя до этого был «ни бэ, ни мэ», я — не гуманитарий ни разу. Как же я ждал этих 16:00 вторников и четвергов! Потому что Катя была свободной до чёртиков. Как и Вика… Отец её уволил. До сих пор жаль.
Кстати, об отце.
Я взял мобильный и настрочил одним пальцем смску в ответ на его мерзкое «молодец»:
«Да пошёл ты! Я на ней женюсь!»
И выключил телефон. Правда, легче не стало. Внутренний голос омерзительно вякнул: «Так она и разбежалась за тебя замуж!». Пофиг. Остынет ведь.
Вика-Вика, глупая Вика…
Я думал, всё под контролем. А теперь почувствовал себя кретином, как мафиози-Урий, который искал у Электроника кнопку, чтобы контролировать. А нету кнопки! Обломись!
По спине пробежали мурашки. Зачем я решил Вику переделывать? Я где-то передавил? Что случилось? Как?! Что произошло, пока я разговаривал с волгоградским поставщиком, между появлением солнца под аркой кухни и фурией с вытаращенными глазами?
Я достал из морозилки бутылку водки, приложил к челюсти. Подержал немного, потом раскрутил крышку и выпил прямо из горла. Обожгло желудок, раскупорил фуагра и пальцем в рот отправил хвалёный паштет. Жирная гадость, не люблю! Грибочков бы и икры, или помидор красный-красный с зелёным луком и чёрным хлебом, и поговорить с Леоном Филипповичем по душам. Только я ему не перезвонил потом, и, вроде, неудобно плакаться, как пацану.