— Я… Он… — открыла я рот и застыла, осознав, что мне не удастся вразумительно объяснить любимой подруге, почему я переспала с тем, кого она ненавидит всей душой, с тем, кого и я не выносила недавно, с тем, кого я назвала тираном перед всей компанией, кто раздражал меня своими правилами и возмущал самодурством. Нет, он не принуждал, он просто «разобрался» со мной. Как умел, то есть самым низким образом…
Слова свернулись в ком в горле, сердце треснуло болью, и вместо объяснений я разрыдалась.
Даха обняла меня и сказала Маню:
— Поехали домой.
Я захлёбывалась в слезах. Дышать не получалось, только через раз, через всхлип. «Лестничный ум» сложил два плюс два и резюмировал: все знают, что Михаил в отпуске, и я вдруг сдам авансовый отчет по командировке из Парижа? Без гостиницы. Что я там могла делать за пять дней до переговоров?! Михаилу даже говорить ничего не надо, чтобы поставить меня на место перед остальными, новость разнесёт по офису с возмущением и должными эпитетами Элла Борисовна.
А я… а я… Боже, я же просто влюбилась в придуманный образ, и глупое сердце радовалось, что открыло его, настоящего, человека… Нет, настоящий Михаил — рациональный, холодный делец. Он заманил меня в ловушку, после которой любой мой поступок и слово не имеют больше ни цены, ни веса. И те, что были раньше, тоже обесценились. В глазах других я останусь лицемеркой, польстившейся на Париж за чужой счёт, на дорогие туфли, «продавшейся» через день после собственных заявлений. Очень хитро «разобрался». А на душе у меня теперь было мерзко и слякотно. Слёзы лились и лились, как бы я ни пыталась их остановить.
Мы куда-то приехали, куда-то поднялись, куда-то зашли. Диван. Даха успокаивала меня, а я вздрагивала, потому что казалась себе голой, местами даже без кожи.
Я же полюбила его! — хотелось кричать и бежать куда-нибудь, прочь от всех. — Разве возможна такая подлость?! Разве можно было быть такой глупой?!
Маню поставил мой чемодан посреди красно-жёлтой гостиной с высоченными потолками и сказал:
— Мало я ему дал. Поеду, ещё надеру подонку задницу. Наизнанку выверну!
— Не надо! — испугалась я и перестала плакать.
— Может, на него в полицию заявить? — растерянно сказала Даха. — Говорят, французские тюрьмы хуже российских. Если он с тобой что-то сделал, пусть лучше сидит тут. Или разоряется на адвокатов.
Я широко раскрыла глаза, понимая, как всё выглядит в их глазах, и похолодела:
— Нет. Я сама… — и разревелась снова.
Мне было стыдно портить друзьям медовый месяц и хотелось провалиться под землю. Народ пугают адом после смерти, а зачем ждать? Я уже сейчас сама прекрасно справилась, чертям только осталось курить бамбук и пить текилу.