Повести и рассказы (Каравелов) - страница 152

— Но бесполезные проклятия — то же, что бездействие. Лучше молчать и действовать. «Соловья баснями не кормят», — говорит пословица.

— Слово — предвестник действия. Сперва встрепенется сердце, потом язык, а потом и рука.

— Но первое место во всем должно принадлежать разуму.

— Да ну вас с вашей философией, — прервал Иванчо. — Я пришел веселиться, а не слушать менторские наставления.

И он затянул песню:

Залетел мой сокол ясный
В Арбанасское ущелье.
Это был не сокол ясный, —
Это был юнак удалый.
Он погнался за девицей,
А она ему взмолилась:
«Отпусти меня, мой милый,
Я и так твоя навеки.
Посох твой об этом знает,
И свирель о том вещает».

Пока Иванчо пел, дедушка Стойчо сел рядом со Смилом и стал его спрашивать:

— Ты давно был у Георгия?

— Третьего дня.

— А говорил ты ему про наши замыслы и надежды?

— Ничего не говорил.

— Смотри, не наделай беды. Георгий — из тех, кто родного сына за понюшку табаку продать готов. Напрасно ты к нему ходишь. Дом его — проклятое место! Там пол человеческими черепами вымощен. Как хочешь, Смилчо, а я и тебя опасаюсь. Кто с Георгием водится и за один стол с ним садится, тот не может быть патриотом. Честному человеку кусок поперек горла станет, когда его Георгий попотчует: ведь это кусок тела какого-нибудь болгарина. Не ходи ты к этому злодею!

— Не могу я не ходить к нему, — ответил Смил потупившись.

— Значит, правду люди говорят, — промолвил дедушка Стойчо.

— А что они говорят?

— Да говорят, что ты ходишь не к Георгию, а к дочке его. Это правда? Смотри, Смилчо! Яблочко от яблони недалеко падает. Мы за большие дела принимаемся, а к врагу ходим любовь крутить? Не нравится мне это… Жениться хочешь, возьми девушку из честной, хорошей семьи.

— Я не собираюсь жениться.

— Так зачем же ты ходишь к Георгию?

В это время Иванчо, перестав петь, обратился к друзьям с вопросом:

— Опять за философию принялись?

Дедушка Стойчо ничего не ответил, а, обернувшись к дочери, сказал:

— Принеси водочки, Радка, да поужинать собери.

— Хорошо, — ответила девушка и вышла.

Через несколько минут маленькая компания сидела за столом и закусывала, весело смеясь и рассказывая разные истории. Только Смил был хмур, задумчив.

— А ты опять аршин проглотил, — заметил Иванчо по его адресу. — Если б у тебя не было рук и ног, я бы подумал, что ты сом или сазан. Чего ты не веселишься, как люди? Чудак!

— Оставь его в покое, — возразил дедушка Стойчо. — Дай ему подумать и собраться с мыслями.

Смил промолчал.

Дочь Георгия, о которой заговорил дедушка Стойчо, была хорошенькая, миленькая девушка. Ей уже исполнилось шестнадцать лет, но она отличалась величайшим простодушием и наивностью. Подлости, творимые отцом, не доходили до ее невинного, правдивого сознания. Как-то раз она посадила в саду деревце; оно засохло; она старалась оживить его, читая над ним «Отче наш» и «Богородицу». Однажды Смил увидел, что она стоит возле деревца и молится, поливая его «святой водой». С тех пор образ Марийки не выходил у него из головы.