— Как вам живется в Париже? Не пугают ли вас соблазны нашего города? — продолжил задавать вопросы министр.
— Ну, что вы, ваше превосходительство, все так интересно и заманчиво, что невольно хочется попробовать! — искренне ответил Андрей.
После такого ответа министр потерял интерес к Андрею и переключился на кого-то другого.
А следующим утром Андрей получил записку от мадемуазель Лагарт с приглашением посетить ее скромное жилище в субботу после пяти вечера. Он долго готовился к визиту. Заказал в кондитерской большущий торт, тщательно оделся и, выдержав разумную паузу, явился в украшенный лепниной домик к шести часам вечера. Высадив барина, Денис внес в дом огромную коробку с тортом.
В доме мадемуазель Лагарт Андрея встретили ее компаньонка, дама средних лет, мадам Рамбуи, и совсем не чопорное общество, состоящее из еще трех юных дев и целого выводка молодых людей из богемы: актеров, поэтов и художников. Одеты они были весьма пестро, наподобие санкюлотов, но уже без национальной символики. В таком обществе Андрею прежде не доводилось бывать.
В России, даже в армейской среде, общество было высоко дифференцировано, даже несмотря на то, что в гвардейских полках вместе служили казаки, бывшие крестьяне и дворяне. В строю они стояли рядом плечом к плечу, но досуг их был разным. В университете молодежь тоже не была однородной по происхождению, но там каждый был сам по себе.
Однако вскоре Андрей перестал стесняться новой кампании. Уж больно непринужденно она себя вела. Торт был немедленно водружен на середину стола и разрезан. Появились шампанское и разные закуски. Поэты начали читать свои стихи. Время провели весело, и Андрей получил приглашение посетить гостеприимный домик в следующую субботу, куда и решил отправиться, захватив с собой вместо торта ящик шампанского. Вина в прошлый раз оказалось на столе совсем мало.
На неделе он трижды посетил университет, где прослушал несколько лекций и потратил много времени на изучение подробной карты Франции, составленной династией Кассини. Большие, в половину стола листы карты, отпечатанные на хорошей бумаге, позволяли рассмотреть Париж, его пригороды, окружающие леса, поля и реки как бы с высоты птичьего полета.
На карте все было понятно и без пояснений. Вот эта дорога ведет к мосту через реку. Другая тоже ведет к реке, но моста здесь нет, а дорога идет дальше. Значит, здесь брод. Он долго смотрел на разные листы карты, и постепенно в его голове начала зреть и укрепляться определенная мысль. Сначала она испугала его. Но потом окрепла, утвердилась, заняла прочное место и стала главной. Уже не мыслью, а целью, которой он сам всецело подчинился. Мысль эту теперь уже нельзя было никому высказать. Ее надо было хранить как зеницу ока и во что бы то ни стало как можно скорее довезти до Петербурга!