Усталость была страшная. Если колонна почему-нибудь останавливалась, то все сейчас же засыпали сидя в седле, засыпали и лошади, и, чтобы тронуться дальше, нужно было всех будить. Отступление вызвало, конечно, подавленность, но дезертирства у нас не было, может быть, один-два случая, да и то это не было дезертирство, а люди продолжали спать, когда батарея уходила, и потом догоняли. Иногда спали слишком долго и попадали к красным. Развала никакого не было. Ни в полках, ни в батареях.
В эту зиму свирепствовали тиф, холера и чума. Вначале мы боялись домов с больными и шли искать другие, но найти дом без больных было трудно. Под конец так отупели от грязи и усталости, что входили в дом и грозно приказывали:
– Больные, выметайтесь отсюда.
Потому что часто при нашем приходе крестьяне ложились в кровать и охали, надеясь, что их дом не займут. Больные перебирались в другую, нетопленую половину дома, а мы ложились на их место, не раздеваясь, понятно. Стелили на пол солому и ложились. Приходилось видеть ужасных больных – на теле висели как бы спелые сливы. Оспа, что ли?
Обозненко, несколько офицеров и солдат заболели, думаю, тифом. Батарею принял штабс-капитан Скорняков, а из офицеров остались только я да Казицкий. У пулеметчиков был капитан Погодин, но он в батарейных делах участия не принимал. Это трио: Скорняков, я и Казицкий – составляли долгое время кадры батареи. На Погодина нельзя было положиться. Он был пехотным офицером, лишен всякой энергии и робок. В трудных случаях я видел сгорбленную фигуру Погодина, уходящего назад.
– Куда вы? Пулемет должен охранять этот фланг.
– Пулемет заело, – отвечал Погодин.
Или:
– Патронов нет.
Вольноопределяющийся Вильбуа горько на него жаловался:
– И пулемет в порядке, и патроны есть, а вот смелости ни на грош.
Скорняков был прекрасный офицер. Прапорщик Казицкий, несмотря на юность, обладал кипучей энергией. Я делал, что мог. А батарея все шла. Мы проходили большое местечко. Скорняков сказал мне ехать сзади и не давать солдатам распыляться для грабежа.
Ко мне подъехал Тимошенко, солдат третьего орудия, грабитель и насильник.
– Господин поручик, разрешите воды напиться.
– Нет, не разрешаю. Встань на место.
Батарея прошла местечко. Я проехал вдоль по батарее, чтобы убедиться, что все солдаты на месте. Тимошенко не было. Как он мимо меня увильнул, не знаю. Вдруг он появился.
– Где ты был?
– Я, господин поручик, все время тут находился. Слишком честно смотрит в глаза. Я направился к вещевой повозке. Брезент откинут и лежит незнакомый мешок.
– Чей мешок? – спрашиваю у возницы.