По сигналу Дура хорошо взяла старт и выскочила вперед. Я ничего не слышал за моей спиной в течение трех четвертей пути, а Дура летела как стрела. Значит, мой план удался – Дура оставила их далеко сзади. Но вскоре за моей спиной стал нарастать тяжелый храп лошадей. Дура прижала уши и наддала, но стала слабеть. Фавориты выдвинулись с обеих сторон. Их головы достигли моих колен. В это время мы прошли финиш. Дура выиграла.
Я соскочил, расседлал ее, протер ей спину и ноги соломой, вновь поседлал и стал водить медленно, чтобы она постепенно приняла нормальную температуру. У меня было опасение, что я подверг ее слишком большому усилию. Но Дура хорошо перенесла скачки, последствий не было.
Конкуренты, конечно, закричали, что я выиграл оттого, что внезапно вырвался, что дистанция была слишком коротка и предлагали повторить скачки. Я отказался: это бы убило Дуру. Решили устроить скачки через несколько дней. Они не состоялись, потому что нас послали на фронт.
Недостатки Дуры
У меня теперь была прекрасная лошадь, лучшая, которую я имел. Но у Дуры были недостатки. Она была звездочетом, вырвавшись, не давалась в руки и, когда я садился в седло, крутилась и нервничала. После Урупской и Гуляй-Поле, где Ванька и Гайчул мне мешали сесть в седло в самый опасный момент атаки, я знал, что этот недостаток может стоить жизни всаднику.
Я решил воспитать Дуру. Сперва приучить ее, чтобы она от меня не бегала, а потом научить стоять неподвижно, пока я сажусь. Заметьте, что я такого воспитания лошади никогда не давал и не видел, чтобы кто-нибудь давал. Наоборот, все говорили, что это невозможно. Я придумал все сам, и моя система увенчалась полным успехом. Вот как я делал.
Никогда я Дуру не бил, наоборот, был с ней ласков. Я не ел сахара, который нам выдавали (очень мало и нечасто), а давал его Дуре. Я давал ей кусок и показывал остальное. Отходил и звал ее. Она шла за сахаром. Опять отходил и звал. В конце концов она отвечала на мой зов легким ржанием и шла за мной даже без сахара. Черный хлеб с солью тоже очень ценится лошадью. Она поняла, что меня ей бояться нечего, и шла за мной, как собака, без повода. Постепенно между нами установилась дружба – тот замечательный контакт, когда мы читали мысли друг друга.
Тогда я принялся за вторую часть – приучить Дуру стоять неподвижно, пока я сажусь в седло. Даже если кругом паника.
Я никогда не видел лошади, не поддающейся панике стада. И все мне говорили, что я хочу невозможного. Но я не сомневался в том, что Дура этому научится. Когда батарея шла рысью, я отъезжал в сторону, останавливался и слезал. Дура нервничала, ей хотелось присоединиться к другим лошадям. Я ждал, пока она перестанет вертеться, и делал вид, что сажусь. Сейчас же она начинала вертеться. Я вынимал ногу из стремени и ждал. Когда она успокаивалась, опять вдевал ногу в стремя – она вертелась, я вынимал ногу, и так я проделывал много, много раз, пока она не поняла, что я сяду только, если она будет стоять неподвижно. Это длилось долго, но Дура меня поняла. Не нужно раздражаться – это трудно, нужно много терпения. Не нужно забывать, что вы имеете дело с лошадью, которая думает иначе, чем мы с вами. Тогда я попросил брата и друзей скакать, кричать и даже стрелять в воздух – изображать панику. Дура приучилась стоять неподвижно, пока я не спеша садился, усаживался, разбирал поводья, наклонялся к ее голове и говорил: «Ну Дура!» И только тогда она пускалась вскачь. Дура была умной лошадью, вполне меня понимала и очень облегчила мне задачу. Она хорошо разбиралась в обстановке, знала, когда нужно удирать вовсю. Это ценное приобретенное качество Дуры позволило мне выйти из нескольких скверных положений и создало Дуре известность во всей дивизии.