Клеменс мысленно считает до десяти. Эмоции только мешают.
– Для этого вы явились? Научить меня? Чтобы я стала – что? Сильнее?
– Именно.
Это признание лишает ее дара речи. Плоский ответ все еще скрывает в себе множество «почему» и «ради чего», но Клеменс не может отбить удар и сидит перед Персивалем с открытым ртом. Вокруг их столика душным коконом висит напоенный чужими дыханиями воздух.
– Чего вы от меня ждете? – шепчет она.
– Я скажу тебе, когда придет время, – загадочно улыбается он. – Будь готова ответить на мою просьбу должным образом.
Просьбу? До сих пор этот человек брал то, что пожелает, без особого разрешения, контролировал людей, как марионеток, и не считался с чужим мнением. Вряд ли он попросит Клеменс о чем-то. Уверенная в своих выводах, она качает головой.
– Значит, приказать мне вы не сможете. Раз так, то у меня есть ответное условие – в угоду моей будущей помощи.
Промелькнувшее удивление в бесцветных глазах Персиваля она все же успевает заметить и удовлетворенно хмыкает. Вздыхает, прежде чем продолжить, проговаривает эту фразу про себя несколько раз.
– Отпустите Шона. Освободите его.
Персиваль щурится, изучает ее лицо внимательным взглядом – они совсем не похожи друг на друга, в Клеменс нет ни одной черты этого человека. Он медлит с ответом, рассматривает ее, прощупывает взглядом изгиб ее губ, каждую бледную веснушку на ее носу, и Клеменс пробирает холодный озноб.
– Разве не презабавная он собачонка? – наконец спрашивает он.
– Это не ответ.
Персиваль вскидывает брови, потом растягивает губы в усмешке, не предвещающей ничего хорошего.
– Я создал его, девочка.
Он никакой не колдун. Он сумасшедший, псих.
– Вы обрекли его на вечную жизнь, подобную вашей. Так? Вы привязали его к себе, чтобы сделать своим слугой, – запальчиво шепчет Клеменс. Она так боится повысить голос, выдавая в нем напряжение, разбивая хрупкое ощущение собственной смелости, что может только шептать. Персиваль следит за тем, как медленно шевелятся ее губы, и повторяет их движение. Это гипнотизирует не хуже его неподвижных глаз.
– Вы не создатель, – выдыхает Клеменс. – Нет, не так. Вы – не Создатель.
В руках Персиваля скребет неровными сколами по столешнице стакан с газировкой. Персиваль проводит тонкими пальцами по каплям конденсата, рисуя невидимый узор на полупрозрачной стеклянной стенке.
– Хорошее сравнение, Клементина, – говорит он, и его тихий шепот стелется по столу, точно змеиное шипение. – Мне нравится, как ты храбришься, но ты тратишь силы на слабое существо.
– Нет.
– Правда? – усмехается Персиваль и, сцепив руки в замок, склоняется к столу. – Этот мальчик хотел только долгой жизни, и я дал ее, забрав всего лишь его жалкое имя. У него не было цели, и я дал ее, привязав к себе. У него не было семьи, и я подарил ему семью, заменил и отца, и мать. У него не было ничего, и я дал ему все, чего он хотел и не хотел. Он обязан мне своим существованием. Такое слабое создание не будет тебе хорошим союзником.