– Но ведь… – неверяще шепчет она. – Но ведь я могу…
– Ты не обязана! – давит Шон. Вскакивает с кресла, в одну секунду превращаясь в сплошной нерв, и отходит в сторону кухни, в спасительную тень дверного проема. – Тебе и нужно-то было послушать все его бредни и молча покивать, чтобы он тебя отпустил! Какая же ты дура, Клеменс!
Шон скрывается в кухне – оттуда раздается сердитый звон посуды, хлопает дверца холодильника; слышно, как он ходит из угла в угол, словно раненый зверь, и фыркает и кидается проклятиями через каждый шаг, перемежая французский с немецким. Клеменс поворачивается к Теодору с самым разочарованным выражением на лице, какое он мог у нее когда-либо видеть.
– Что я сделала? – спрашивает Клеменс, впервые за утро возвращая себя прежнюю.
– Все еще не поняла?
Она мотает головой, и Теодор сердится на нее за упрямство, за твердолобость, за абсолютную слепоту в вопросах, касающихся ее собственной безопасности.
– Клеменс, – цедит он, будто девочка в чем-то перед ним провинилась. – Он загнал тебя в ловушку. Если бы ты молчала – кто знает? – может, он бы нарассказывал тебе небылиц и отпустил восвояси. Но ты попросила освободить Шона, и теперь у тебя не осталось выбора.
Клеменс все еще хмурится и кусает губы. Сейчас Теодор все бы отдал за то, чтобы она оказалась обычной девочкой с причудами, а не той, в ком нуждается Персиваль. И собственное бессилие злит его еще больше.
– Если ты сможешь помочь мальчику, то этот псих поймет, что в тебе есть какая-то сила! – не сдержавшись, вскрикивает он. – Ты спасешь Шона, а сама станешь его главной целью. Если у тебя ничего не выйдет, то Шон окажется в еще большей опасности, а тебя Персиваль выкинет, как бесполезный мусор. Что он делает с теми, кто не приносит ему пользы, ты знаешь?
Она не знает. Никто этого не знает, но, судя по рассказам Шона, по его неконтролируемой реакции и тому, как Персиваль на него действует, ждать чего-то хорошего им не стоит. Незримый дух этого маньяка виснет в воздухе, будто тень.
– Персиваль даже не его настоящее имя, он его выдумал! Думаешь, он не мог придумать и все остальное?
– Я ему верю, – вдруг заявляет Клеменс, вскидывая подбородок. Теодор мысленно стонет – снова по второму кругу повторять один и тот же разговор ему не хочется. Проще всего теперь схватить нахальную девицу, посадить в самолет и увезти обратно на крохотные острова Британии, чтобы упрятать подальше от ненормального колдуна. Кляня себя за решение выслушать Клеменс, он скрипит зубами и медленно выдыхает:
– С какой такой радости ты веришь психу, который тебя преследовал?