Паттерсон охает. Да уж, не самая лучшая новость. Клеменс чувствует, что ей стоит пояснить свои обвинения, и, возможно, они не настолько оправданны, как она думает, но обелять имя матери совсем не хочется. Знала она или нет, что, заставляя дочь играть по своим правилам, использует совсем не материнские методы?
Теперь Клеменс не даст ей такой возможности. Персиваль неспроста выбрал когда-то Оливию, верно? Все женщины семейства Карлайл так или иначе могли оказаться ведьмами, но в конечном итоге безумец пришел к Клеменс.
Это значит, что Клеменс сильнее матери.
– Ну и что мы имеем? – Бен устало трет ладонями лицо. – Разве Клеменс не может щелкнуть пальцами, чтобы этот ублюдок сдох?
– Следи за словами, – шипит Теодор. – Не может. Это так просто не работает.
– Откуда тебе об этом известно?
– Представь себе, я…
Ох. Клеменс оставляет препирающуюся парочку наедине с их проблемами, а сама идет в комнату матери – к ее компьютеру.
Оливии не было дома, когда она проснулась, и Теодор сообщил лишь, что та направилась в полицейский участок. Все, что Клеменс услышала, это «О ней позаботится служба безопасности, она наняла охрану», «Тебе не стоит беспокоиться, она не пострадает» и невысказанное, послужившее лейтмотивом всем настойчивым заверениям ирландца: «Ему нужна не Оливия, ему нужна ты».
Несмотря на спокойствие Теодора, девушка считает, что он чересчур самонадеян: Шон тоже служил Персивалю лишь приманкой на поводке – и где же он теперь? Клеменс не хватает смелости, чтобы взглянуть правде в лицо. Все, кто ее окружает, сейчас в опасности.
«Нет, – думает она, сердито мотая головой. – Если оградить их, отослать подальше, то…»
Додумать мысль Клеменс не спешит. Если оградить всех, кто рядом, то – что? Вряд ли Персиваль будет гоняться за каждым ее другом, только чтобы досадить, а вот чувство незащищенности, которое он поселил в ней одним лишь спектаклем с Шоном, уже захватило все ее существо. В таком случае своего этот маньяк добился. Стоит ли ему продолжать сеять панику?
Клеменс тяжело садится на кровать матери, скрещивает по-турецки ноги. Она не хочет признаваться в том, что, помимо ярости, испытывает еще и глубокий, укоренившийся внутри ее тела страх, и его не вытравить простыми мерами безопасности. Запереть все двери и окна в доме, отослать подальше друзей и родственников или уехать самой – все эти действия не приведут ее к ожидаемому результату. Почему-то ей кажется, что бледные глаза Персиваля следят за каждым ее шагом, где бы она ни была.
«Я скажу тебе, когда придет время».
Вздохнув, Клеменс подтягивает к себе забытый на столе ноутбук матери. Заходит в Интернет. Набирает всего одно слово, которое выцепила из испуганного – нет, не испуганного, а всего лишь