К утру Лада не пришла. Действуя по инструкции, я пошел в сторону нового укрытия. Весь день мы провели в подавленном настроении. Было решено, что назавтра я снова отправлюсь в город.
Но и следующий день не принес никаких результатов.
А потом вернулась Лада. И не одна.
Иногда бывают такие моменты, когда вера окончательно тает, а надежда угасает настолько, что ее еле теплящийся огонек уже почти не видим. Он не греет, а лишь колышется на все усиливающемся ветре, уменьшаясь с каждой минутой. Мы переживали именно такие моменты. Казалось, что все потеряно окончательно. В город можно было ходить до бесконечности, но смысла в этом было ни на грош. Что толку от этих хождений, если ты передвигаешься по улицам словно тень, избегаешь каждого встречного, а заговорить боишься даже с самим собой? Так можно бродить годами. И так и не найти никого.
Какая участь нас ждала? Погибнуть в лесу — это было самое вероятное. Осень вступала в свою затяжную стадию, которая уже через несколько недель грозила перейти в первые заморозки, а потом и в суровую русскую зиму. Ее нам было не пережить.
Сдаваться властям было равноценно самоубийству. В этом случае нас ждала бы позорная казнь и вечное бесславие и забвение. Нет, я не искал славы, но и не желал, чтобы мое имя растоптали, смешали с грязью и выставили на всеобщее оплевание. Этого я точно не заслуживал, как и находившиеся рядом со мной генералы.
Оставался у нас в запасе и последний вариант — у каждого из нас было табельное оружие. Когда Лада не вернулась и на второй день, я все чаще крутил в руках свой пистолет, рассматривая его и мысленно примеривая к виску. От одной мысли о самоубийстве становилось жутко. Я понимал, что, скорее всего, не смогу этого сделать.
Третий день ожиданий (которых уже, по правде сказать, и не было) подходил к концу. Мы сидели в мокром овраге и молчали. Говорить не хотелось, да и было не о чем. Мы уже по сто раз обсудили случившееся, наслали всевозможные проклятия на Кротова….И теперь были полностью опустошены. Опустошены и потеряны.
Я не могу точно сформулировать, почему мне в голову вдруг пришла мысль в последний раз вернуться на то место, где мы расстались с Ладой. Когда я сказал генералам, что схожу туда, Елагин даже не поднял глаз, а Збруев посмотрел на меня так, как смотрят на людей обреченных, которым суждено скоро умереть от тяжелой болезни, но сами они еще не знаю об этом, а потому надеются на непременное выздоровление.
Через пару часов я был на месте. Уже на подходе я услышал мужские голоса. Рухнув на землю, я замер. И вдруг послышался голос Мишиной. Он был напористый и упрямый.