В тот вечер к нему на огонек забрел бывший сослуживец Володька Степанков. Жизненные их дороги пересекались не раз. Вместе занимались в спецшколе, овладевали премудростями восточных единоборств, стрельбой из всех известных видов оружия, даже из американского «стингера» в азарте учебы чуть не подбили безобидный пассажирский «Як-40». Потом разбежались и снова встретились во время службы в спецподразделении ВДВ. Но «работа» не пришлась по душе Гринько, и он уволился, перешел в частное охранное агентство и уже из него, с помощью своего давнего друга из знаменитой «девятки», устроился охранником к генералу Пронину. Одним словом, было что вспомнить. Степанков нередко забегал к приятелю, в тот раз засиделись за полночь, уговорили, как положено, пару «банок» «Столичной» специальной очистки. И потом, уже уходя, гость между прочим предложил:
— А давай Альме тоже праздник устроим. Смотри, какая закуска остается, пить она, конечно, не станет. Это человеческая болезнь, но от такой знатной колбаски не откажется, чего добру пропадать? Хозяин в думском буфете кушает, так почему и верному сторожу французскую салями не продегустировать? Из моих рук она, понятное дело, кушать не станет, так что угощай сам…
Володька Степанков пьяно расхохотался, будто выдал замечательную шутку, и сунул в руки приятелю полбатона колбасы в красочной упаковке.
А наутро в доме началось такое, что Гринько некогда было вспоминать о пьянке с приятелем, ну а о том, что угостил собаку заморским деликатесом, тем более. Он даже следователю не рассказал. А чего рассказывать, когда к делу не относится? И только когда по телевизору начали показывать фотографию Степанкова, Гринько впервые по-настоящему испугался. Только тогда он понял, в какую заварушку попал. Из ловушки, куда он сам себя загнал своим молчанием, бывший телохранитель, как ни старался, выхода не видел. Рассказать — это значило превратиться из безобидного свидетеля в подозреваемого, продолжать отмалчиваться — усугубить свою вину, если эти настырные менты все же выйдут на него. Положение хуже губернаторского, и Гринько, подобно знаменитой австралийской птице, спрятал голову в песок. Иными словами, забрался в Тмутаракань и там решил отсидеться до лучших времен, пока все устаканится.
Но Гринько понимал, что устаканится не скоро. А еще больше его пугало, что отыщут не менты — это полбеды, хуже, если от него решат избавиться настоящие убийцы, а в том, что это не жена генерала, он уже ни капли не сомневался. Хотя, пытался он себя успокоить, кто знает о его дружбе с убитым Степанковым? Вряд ли тот стал делиться, так сказать, техническими подробностями устранения собаки. А о его, Гринько, существовании они вряд ли подозревали. Конечно, такое предположение утешает, но все могло оказаться совсем иначе, и жить ему тогда остались считанные дни, а может, и часы.