— Артистов?!
— Мы их так называем. У нас все-таки не гладиаторские бои, а представления, приближенные к театральным.
— Оригинально, — откликнулся барон. — Но если для того, чтобы они не чувствовали себя рабами, то зря. Большинство из тех, кто становятся рабами, изначально шли к этому. Всю свою жизнь. Это к вашему замечанию о судьбе.
— Это как?
— Человек. Истинный человек, и я сейчас даже не о благородном происхождении, никогда рабом не станет. Все его существо этого не допустит. Извернется, но избежит такой судьбы. Не избежал — плохо изворачивался. Бог знает, что делает. И разделил людей не зря. И каждому дает испытание. Не прошел — подставляй шею под ярмо.
— Вот уж не подумал бы, что вы религиозны, — покачал головой Бонифаций.
— Религиозен?! Я?!! Нисколько. Называйте не богом, называйте природой вещей…
В ложу вошла Селестина и демонстративно не замечая увлеченного разговором барона, села рядом с мужем.
— …природой, игрой стихий, сущностью. Это слова. Природа расставит все по местам. И ваших «артистов» тоже.
Тарант слушал с интересом и спросил:
— Зачем же природе создавать таких людей?
— Что вас удивляет? Они для того и предназначены. Их жизни для того и начинались.
— Их жизни? Это не жизнь.
— Это их жизнь. И раб найдет в своем существовании приятные моменты. Не считайте меня беспринципным, я реалист.
— А я согласен с бароном, — вдруг оторвался от тарелок Бартаэль, — я много путешествую. Бывал и на юге, и на западе. Заплывал к таким дикарям, что вы об них и не слышали. Так вот. Я недаром человек торговый, людей насквозь вижу. И заприметил, чем проще ватага человечья, тем проще отношения промеж ними. Те, кто корни собирают, рыбачат, охотятся, те почти все меж собой равны. И чем больше люди разделяются по ремеслу, по делу любому, тем сильнее становится неравенство. Кто-то возвышается, кто-то продолжает в земле ковыряться. Бог, он ведь понимает, как ему свой мир строить. Поэтому признак цивилизации, как мой дохтур домашний говорит, — это разделение людей по своему делу. У этих людей, что там — он ткнул левой рукой в сторону арены, поддевая правой на вилку жареного перепела, — свое дело. А разделение, равным быть не может.
— И кто решает, кому кем быть? — с любопытством спросил Тарант.
— Судьба и решает. Судьба, бог, природа, что там еще барон говорил. В общем я согласен с ним. — Бартаэль вернулся к перепелам.
В Ложу вошел Арман. Его встретили аплодисментами. Лоренс произнес:
— Знаете, при всей моей нелюбви к фраккам, однажды в Жюроне, это в Кальсгау, я видел представление Фраккарского королевского театра на выезде. Произношение у актеров, конечно, было жутким. Они тщательно выделяют и рычат каждую согласную в слове, но, если не обращать на это внимания, то скажу честно, — они давали интереснейшую пьесу.