Когда опустились на площадку, со стороны ближайшей трибуны послышалось:
— Эй, Бешеный!
Эрик замер.
— Да, ты! Психованный! Орать на нас сегодня не будешь?
Эрик, приобнял Курти и они молча ушли с арены. Только у выхода Эрик заговорил:
— Так как тебя все-таки зовут? А то «пацан», да «пацан».
— Курти, — почти беззвучно ответил ему паренек. — А тебя?
— Ты знаешь… Шепелявый, сойдет, — ответил Эрик.
Курти не настаивал.
— Странное имя. Курти. Это сокращение?
— Наверное. От Курт или Конрад, но меня всегда звали Курти.
В зале с накрытым столом их встретил Арман со стражниками. Ни победителей — пары «семь», ни рыжульки не было. Арман, как всегда, был приветлив:
— Великолепно! Вот это представление!! Молодцы!!! Знаете, меня тут недавно спрашивали, как нас, местных «цирковых» звали бы в обычном цирке. Так вот, вы парочка, были бы клоунами.
Ни Эрик, ни Курти не отвечали. Курти двинулся вперед, но подошел не к накрытому столу, а сел в углу и спрятав голову в колени, обхватил их руками.
Эрик двинулся следом, нацелившись на вино, но Арман, перехватил его за локоть.
— Прости парень. Не так быстро.
Эрик зло смотрел на него.
— Постарайся не обижаться, — вздохнул Арман, — но это уже не от меня зависит. Приказ, есть приказ. Тебя приказано выпороть. Я бы не стал, но кто ж знал, что ты выживешь.
— Этот парень, что? Только что убил двух таких зубастых тварей?!! — голос Лоренса был полон изумления.
— Ага! Причем одного из них голыми руками, — голос барона Петера айт Эрнстермирха выражал не столько изумление, сколько спортивный азарт. — У вас вот на это пленные идут?
— Далеко не всегда, как я уже говорил. Но бывает, — Бонифаций улыбался.
Князь и Бонифаций принимали гостей в Ложе. Бартаэль Веркопсмет опять склонился над тарелкой и на представление смотрел, жуя и сопя. Лоренс и София Нудзансенсы сидели у самого парапета. София несколько раз взвизгнула во время представления, но скорее ради приличия, особого интереса у нее оно не вызвало, и она украдкой оглядывалась на дверь. Барон Петер айт Эрнстермирх сидел как изваяние со скрещенными на груди руками и не шевелился в течение всего действа. Писарь Хэнк, сначала задвинутый в угол, за время игры сдвигался все ближе к перилам и под конец почти высунулся с балкона, с раскрытым ртом смотря на арену. Но высунулся у самого края и на нарушение субординации никто не реагировал.
— Интересно, наверное, чувствовать себя тем, кто решает, кому жить, а кому умереть? — спросил Лоренс.
— Нет. Давно уже привычно. К тому же решаем не мы. Случайность. Судьба, если хотите. Навыки самих артистов играют не последнюю роль, — пожал плечами Бонифаций.