— Я третий раз за неделю ей радуюсь. Устал уже радоваться. Куда идем-то?
— Его Светлость с тобой поговорить хочет.
— Кто?!
— Князь Тарант Пятый хочет с тобой потолковать.
— А остальные четверо? Не захотели?
— Что?
— Ладно, неважно. Главное, что не Шестой. Мне с Шестыми на разговоры не везет.
— Ты борзый.
— Да. Я борзый.
Эрика одели в ржавую рубаху. Поднялись наверх. Голые стены сменились гобеленами и фресками. Между двумя такими разместилась широкая дверь с вырезанной ветвью оливы над выглядывающей из волн башней. Под рисунком изогнутая дверная ручка. Процессия с Эриком посредине остановилась возле двери.
Перед ней стояли еще два стражника.
— С князем вести себя прилично, не хамить, — этот усатый у них главный. Новый камзол, новый берет с новым пером. Остальные в морионах.
— Если ты с меня цепи снимешь, я его обниму и расцелую.
— То, что князь выразил интерес к тебе, не значит, что ты перестал быть рабом! Помни кто он и кто ты! Не наглей! Это князь! — разговаривал хрипло, чеканя слова.
— И кто из нас раб? Я только потому, что в цепях, или ты? Лакейская душонка, даже титул раболепно произносишь.
— Ты и мне не ровня.
— Вот это точно, — кивнул Эрик, — я тебе не ровня, парень.
Хриплый поднял руку, чтобы ударить. Эрик осклабился.
Крейклинг опустил руку, понимая, что нельзя лупцевать заключенного перед тем, как впустить к князю.
— Пока я тебя не ударю, — стараясь быть спокойным, произнес он, — но ведь ты скоро оттуда выйдешь, и мы с тобой пойдем обратно.
Рывком открыл дверь, втолкнул Эрика и вошел за ним.
Роскошь убранства ложи разительно отличалась от серости коридора и камеры. Стулья с бархатной обивкой, софа с шелковой. Накрытый парчовой скатертью стол, где стояли множество блюд, определить большинство которых Эрик не мог. Графины, бокалы.
Во главе стола упитанный шатен средних лет с кубком вина в руках, рядом вечно бледный Фабрис. Напротив два мужика за сорок, одетых по северной моде. По виду купцы. На софе девица с длинными золотистыми волосами. Она единственная кто смотрела на Эрика с искренним интересом.
— Вот тебе, твой интересный мужчина, — ткнул в Эрика пальцем шатен, — любуйся. Грязный, лохматый, с расцарапанной физиономией.
— Не внешность делает мужчину мужчиной, а поступки, — отозвалась девица, — ты видел, что он вытворял на Арене? Вот это воля к жизни! Вот это целеустремленность! А шрамы — это мелочь. Они заживут. И думаю если его отмыть, причесать, нормально одеть, то он вполне себе ничего будет.
— Мне широкополые шляпы идут, — подал голос Эрик — вина можно? Раз уж позвали.