Левые третьего состояния более интересны. Они приняли события последних 100 лет и пытаются понять причины побед или неудач рабочего движения, созданных благодаря ему государств и партий, а также (это наиболее важно!) выявить и ликвидировать слабости теории и анализа. Однако для этого необходимо освободиться от давления либеральных дискурсов или традиционных догматов, нужно отказаться от дискуссий в этих областях и сосредоточиться на изучении фактов. Парадоксально, но в России в два первых десятилетия XXI в. это оказалось возможным сделать, по всей видимости, легче всего в мире. Без страха попасть под преследование однопартийцев или университетских коллег можно было ставить любые вопросы и давать самые смелые ответы. Можно было работать с любыми источниками и без всяких догматических цепей изучать общественное развитие и кризисы.
Один из важнейших для левых вопросов уже два века звучит одинаково: когда закончится капитализм? Маркс был осторожен в публичных ответах на него. Ленин видел в Первой мировой войне историческую границу для империализма как высшей стадии капиталистического общества. После неудач революционных выступлений на Западе он не мог не осознать, что это был лишь шанс для рабочего класса. Лев Троцкий считал, что шанс этот был не последним и крах капитализма близко. Главное было, чтобы рабочее движение не сбилось с пути. Позднее авторам советских политических учебников пришлось «отыскать» этапы общего кризиса капитализма и на теоретических измышлениях растягивать жизнь империализма, раз капитализм не желал повсеместно сменяться новым более передовым строем. Общим местом для всех сторонников «реального социализма» или его левых критиков было понимание того, что борьба классов — то, что меняет формации и что поставит точку в истории капитализма.
Революции понимались удивительно упрощенно.
Иосиф Сталин в речи на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г. говорил: «Революция рабов ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплуатации трудящихся. Но вместо них она поставила крепостников и крепостническую форму эксплуатации трудящихся. Одни эксплуататоры сменились другими эксплуататорами. При рабстве «закон» разрешал рабовладельцам убивать рабов. При крепостных порядках «закон» разрешал крепостникам «только» продавать крепостных»>[103]. Советским историкам после этих слов пришлось отыскивать доказательства «революции рабов», каковых не существует: восстания рабов и колонов в III в. выражали кризис хозяйственной и политической системы, усиливали его, но не их борьба привела к новым социально-экономическим формам. Они возникли как ответ господствующих классов на общий кризис. При этом крупные рабовладельцы сенатского сословия и городские капиталисты (сословие всадников) одинаково увидели возможности в эксплуатации прикрепленного к земле работника, не являющегося рабом.