Спад настоящей силы произошел в 1973—1975 гг., когда усилия ОПЕК привели к росту мировых цен на нефть и усилению сырьевого кризиса. Положение было настолько сложным, что нередки стали сравнения его с Великой депрессией, повторение которой считалось невозможным. Кредитная экспансия на Западе и иные меры позволили на время выправить ситуацию и закрыть тему кризиса.
В 1979—1982 годах кризис вернулся, и удар его оказался особенно сильным. Меры в духе экономической политики старой эпохи не могли дать эффект, как это было и в период Великой депрессии, переход же к плановой экономике с широкой национализацией как радикальным мерам обуздания рыночной анархии был невозможен. Не позволяли это сами представления рабочего класса стран центра мировой экономики, да и буржуазные слои было готовы не допустить подобного. Некоторые левые партии, как, например, компартия Италии, прямо предупреждали: перебирать с радикализмом практики нельзя — получим фашизм вместо республики и выборов. Радикальные левые группы видели в подобной линии признак перерождения и предательства интересов пролетариата, но тот сам был ориентирован на решение в рамках капитализма и за радикалами двигаться не спешил. Лейбористы в Англии, демократы в США и социал-демократы в других странах теряли поддержку, тогда как росла популярность неолиберальных политиков и сил. Они предлагали дать больше свободы рынку, больше рынка и обещали больше рыночных возможностей для маленького человека.
В отношении производства их позиция может быть описана так: пусть упадет все, что должно упасть. Депрессии было позволено перейти в рецессию. Ставка делалась на преимущества, которыми объективно обладали старые индустриальные страны (в том числе положение финансовых центров). Допускалось и даже считалось необходимым удорожание кредита. «Учетная ставка Банка Англии взлетала с 5% до 17%, в США учетная ставка в 1980 г. поднялась до 13%, а процентная — до 20%»>[78]. Все это поставило развивающиеся рынки в очень сложное положение. Не считаясь ни с внутренними, ни с внешними экономическими последствиями, неолибералы сумели добиться перезагрузки мировых экономических отношений. Высокие ставки по кредитам притягивали капиталы на Запад, тогда как правительства все большего числа стран искали компромисса с более развитыми богатыми державами центра. Они формулировали новые правила, вошедшие в историю под названием «Вашингтонского консенсуса». Слово «консенсус» здесь следовало понимать как подчинение.
Началась новая понижательная волна развития мирового капитализма. Вышла она, как и все прежние волны, из большого экономического кризиса. Этот кризис показал всю силу цикличности развития промышленного капитализма. Его не удалось остановить. Только когда работа кризиса — разрушительная и трансформирующая была выполнена, начался новый экономический подъем. Он происходил в условиях контрреволюции собственников. Они отодвигали менеджмент от власти, тогда как в 1950—1960-е гг. росло его численность и управленческое влияние. Капиталисты тогда отодвигались, что можно было трактовать и в духе движения общества к социалистическому идеалу. Этот процесс получил название революции менеджеров (managerial revolution) и нередко абсолютизировался, усиление позиций класса наемных управленцев воспринималось как нечто изменяющее логику производства и накопления капитала. Во многих случаях менеджеры руководствовались интересами фирмы больше, чем интересами акционеров. Их волновала не столько прибыль, сколько развитие дела. Развивалась философия миссии компаний, смысл их деятельности, помимо получения прибыли.