С возрастом ее яркая красота поблекла, осеннее золото волос сменилось зимним серебром. Белоснежность кожи испортили пигментные пятна. Зато улыбка мамы оставалась прежней – ласковой и любящей. И свет в глазах не тускнел, как не блекла и их травянистая зелень. В тот день после признаний отца Данила еще долго сидел в кафе, думая о произошедшем и пытаясь понять, что и в какой момент в жизни родителей пошло не так. С самого начала? Или уже на завершающей прямой? И почему он, их сын, навещающий родителей каждую неделю, не заподозрил неладное? Да, как-то отметил вслух, что отец будто помолодел и сбросил вес. Папа тогда отшутился, что это все волшебные витамины, которые ему купила супруга. А мама все так же сияла глазами, улыбалась и, похоже, не подозревала о надвигающейся катастрофе. Или знала, ведь у женщин интуиция как у кошек? Не могла не знать, потому что ее подруга Анна Петровна, на глазах у которой все и происходило, наверняка что-то шепнула.
Спохватившись, что уже слишком долго сидит в кафе, Данила торопливо рассчитался и почти бегом отправился к метро. Но, гонимый тревогой, поехал не к себе, а в родительский дом.
Он опоздал всего на каких-то полчаса. На роковых полчаса! Врач со «Скорой», который засвидетельствовал смерть, обронил, что если бы они приехали раньше, то маму еще можно было бы спасти. А Даниле, помимо слов врача, врезался в память облик мамы – она лежала на кровати с безмятежно-спокойным лицом, будто просто уснула, а не умерла… А рядом валялся пустой пузырек из-под снотворного. Для нее жизнь с уходом мужа закончилась. Папа пережил маму всего лишь на сутки: сердце не выдержало потрясения и чувства вины.
– Кто? Кто она, Анна Петровна? – после двойных похорон вопрошал Данила подругу мамы и сотрудницу отца, горя желанием узнать имя той, что стала причиной трагедии.
– Аспирантка. Молодая, симпатичная, – нехотя призналась Яблонева. – Вроде казалась серьезной и порядочной девушкой. А оно вон как вышло…
У «молодой и порядочной» аспирантки было необычное имя. А еще у нее хватило или, наоборот, не хватило совести не прийти на похороны. Впрочем, вскоре Данила все-таки увидел ее – она явилась на кладбище, на могилу отца тайно, спустя несколько дней. Издали наблюдая за ней, Данила чувствовал, как в нем зарождается что-то новое, черное, губительное, чего никогда в нем не было, – ненависть. Как он тогда удержался, не выплеснул «этой» в лицо всю ту горечь, которая переполняла его, как не выкрикнул все обвинения ей, не назвал в глаза убийцей? Может, если бы он это сделал, все потом случилось бы по-другому. Но тогда он, раздираемый бешенством, негодованием, болью и ненавистью, не нашел ничего другого, как поехать туда, где, как он надеялся, ему станет легче, – на тренировочную площадку, к Петровичу, ребятам и любимым собакам. Если бы он выждал после похорон необходимое время, если бы не встретил на кладбище «эту», если бы выкрикнул Стефании все в лицо, то не допустил бы еще одной ошибки.