— Чтобы изучить эллинские законы и познакомиться с вашими обычаями.
— Почему ты одет в такие странные одежды? — спросил Солон. — Не вызывает ли твой колпак смех у жителей Афин?
— Я не могу выносить знойных лучей солнца падающих на обнажённую голову, — ответил Анахарсис. — И потом не одеждами отличаются одни люди от других.
— Что тебе понравилось, а что ты осуждаешь в Афинах?
Анахарсис ответил скромно, как подобает гостю:
— Откуда бы мне, блуждающему кочевнику, жившему на повозке и переезжавшему из одной земли в другую, рассуждать о государственном устройстве и учить оседлых жителей в этом древнейшем городе?
— Значит, тебе нравятся наши законы?
Анахарсис замешкался с ответом и всё же он сказал:
— Ваши законы слабее и тоньше паутины. Но это законы, а у нас в Скифии только обычаи. Поэтому я внимательно изучаю вашу жизнь, чтобы обо всём лучшем поведать на моей родине.
Анахарсис и Солон ещё долго говорили, из стремления понять друг друга. Когда солнце село за Акрополем, они расстались друзьями.
После того, как Анахарсис был принят в доме Солона, многие видные афиняне пожелали видеть его своим гостем. К его мнению прислушивались, его изречения передавались из уст в уста:
— Анахарсис сказал, что виноградная лоза приносит три кисти: первую — удовольствия, вторую — опьянения, третью — отвращения.
— Он выразил удивление тому, что у нас состязаются художники, а судят их не художники.
— Анахарсиса спросили, как можно не сделаться пьяницей, он ответил: «Если иметь перед глазами безобразия пьяных».
— Узнав, что корабль имеет в толщину четыре пальца, он сказал, что настолько плывущие в нём удалены от смерти.
— Толпа окружила Анахарсиса и стала смеяться над его происхождением, он сказал: «Мне позор отечество, а вы — своему отечеству».
— На вопрос, что у людей хорошо и дурно, он сказал: «Язык».
— Когда его спросили, какие корабли безопаснее, он ответил: «Вытащенные на берег».
* * *
Елена была по-настоящему счастлива. Она не ошиблась в своём избраннике, угадав в нём не только сильного мужчину, но и человека наделённого Богами талантом.
Серебристо-зелёная листва олив шепталась над головами влюблённых. Мягкая трава ласкала ноги. Елена сидела на коленях Анахарсиса, крепко прижавшись к его груди. Он обнимал её как ребёнка и тихо, убаюкивая, напевал гортанную песню своей родины.
— Скажи мне, любимый, — спросила Елена. — Ты не покинешь Афины?
— Об отъезде я пока не думаю. Слишком хорошо мне с тобой, — он нежно поцеловал глаза Елены. — Но я не могу жить здесь вечно.
— Зачем вечно. Проживи в Афинах одну свою жизнь, как Токсарис, — хитро прищурившись, сказала Елена.