– Дженко сообщил мне обо всем, что обнаружил: о комиксе, о Банни и о мужчине с родимым пятном на лице… Думаю, он отчаянно хотел выговориться, освободиться от терзавшей его тревоги. – Бериш вспомнил, как резко побледнел частный детектив, как тяжело давался ему рассказ об этой истории. – Так я невольно оказался в курсе расследования.
– И что ты дал ему взамен? – Бауэр никак не мог успокоиться.
– Фотографию, – невозмутимо ответил Бериш. – Дженко хотел знать, как выглядел Робин Салливан ребенком… На снимке, хранящемся в досье Лимба, он запечатлен вместе с другом детства.
– Очень трогательно, – фыркнул белокурый полицейский.
Бериш, не обращая на него внимания, продолжал рассказывать Делакруа:
– Пару часов назад мне позвонила докторша из клиники, сказала, что один их пациент, в тяжелом состоянии, произнес мое имя и она подумала, что я родственник или друг. Когда я приехал, мне сообщили, что первую помощь ему оказал некий Пол Мачински, он же и сопроводил его в больницу. Мне его показали, и я понял, что мы ошиблись, что мальчик с родимым пятном на лице, изображенный на фотографии из Лимба, не Робин Салливан, а следовательно, дантист солгал.
Делакруа пристально вгляделся в коллегу, наверное, пытался понять, всю ли правду тот рассказал.
Бериш отдавал себе отчет, что за ним все еще тянется его дурная слава, ведь долгие годы он был в Управлении изгоем. Может, поэтому и нашел общий язык с Бруно Дженко.
– Вы должны быть благодарны частному детективу, – проговорил он. – Если бы не он, Саманте Андретти грозила бы серьезная опасность.
– Он умер двадцать минут назад, – выпалил Бауэр, развернулся и пошел прочь.
Новость застала Бериша врасплох. Он едва был знаком с этим человеком, но все равно расстроился.
– Он говорил, что, когда все закончится, ему хотелось бы встретиться с Самантой, кажется, за что-то попросить у нее прощения…
Делакруа положил ему руку на плечо:
– Это было бы лишним.
Бериш воззрился на него в изумлении:
– Почему?
– Через полчаса начальник созывает пресс-конференцию.
Что за чертовщина, о чем говорит Делакруа?
– Есть новость, которую мы пока не обнародовали. Она касается именно Саманты Андретти…
Она натянула на голову простыню, не хотела, чтобы за ней наблюдали из-за зеркала. И не хотела больше слышать звонки желтого телефона на тумбочке.
Он знает, что я здесь, он идет за мной, хочет захватить меня и отправить обратно в лабиринт. В тюрьму с серыми стенами, без выхода.
«Палаты психиатрических больниц окрашены в серый цвет, а также камеры в тюрьмах особого режима, клетки в зоопарке… – перечислял Грин. – В конечном итоге серый цвет укрощает».