– Зачем? – завопил Бауэр, не готовый идти на уступки.
Дженко обратился напрямую к Делакруа, просительно протягивая руки. Коллега, не столь глухой к доводам разума, кивнул эксперту.
Запись включили снова.
На этот раз Бруно попытался как можно точнее запомнить голос неизвестного, во всех деталях, модуляциях и оттенках.
Выговор местный, характерная хрипота заядлого курильщика, нечетко произносит нёбные согласные.
Он не ошибался. Улавливалось что-то темное за его речью. Трепет, который никакая технология распознать не может. Не простое опасение, что тебя обнаружат и обвинят в незаконной деятельности, например в торговле наркотиками или браконьерстве. Тут что-то другое, у Дженко уже не оставалось сомнений.
Ужас.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Уверен?
– С тех пор как мы расстались сегодня днем, ничего не изменилось…
Спустился вечер, и на болотах вместо цикад застрекотали сверчки. Жара была по-прежнему нестерпимой, но взошла полная луна. «Сааб» стоял на обочине, скрытый под густыми ветвями плакучей ивы. Бруно позволил себе краткую передышку и позвонил Линде.
– Ты хоть поел?
– Еще нет, но поем, обещаю.
То, что подруга так беспокоится, стало для Дженко приятной неожиданностью: никого никогда не заботило, что с ним и как он себя чувствует. Может быть, потому, что он всегда держал людей на расстоянии. И ни разу не пожалел о выбранной позиции, даже узнав от врачей, что надежды нет. Самокопание не для Бруно Дженко. Сожаления тоже. Только один-единственный укор совести.
– Что там, в сейфе номера сто пятнадцать в отеле «Амбрус»? – неожиданно спросила Линда.
Бруно промолчал, желая на этом закончить разговор. Но Линда не имела такого намерения.
– Целый день об этом думаю… Раз уж я должна это уничтожить, ты обязан ответить на вопрос: что в запечатанном пакете?
Сыщик положил руку на руль; мобильник в другой руке вдруг сделался неимоверно тяжелым.
– Никто не заставляет тебя это делать, – проговорил он непривычно жестко. – Просто я думал, что могу на тебя положиться.
– Мне известен номер комнаты и шифр, я хоть сейчас могу пойти туда и открыть пакет, – стояла она на своем.
– Этот пакет не имеет к тебе никакого отношения.
– Скажи, почему у меня складывается впечатление, будто ты от меня многое скрываешь?
Потому что, по правде говоря, я напуган. Но он не сказал этого Линде, а закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Расслышал, как она плачет.
– Ты спас мне жизнь: понимаешь ли, что это значит? А я сейчас не могу сделать то же самое для тебя… Можешь ли ты вообразить, что я чувствую?
Нет, он никак не мог себе это вообразить. Не слишком-то он разбирался в чувствах, это никогда не было его сильной стороной. Тут мимо его окошка промчался черный фургон. Дженко взглянул на часы, мысленно сделав пометку: двадцать один час шесть минут.