Через десять минут, когда оказывается, что тревога была ложной — и Соня еще спит, Йори выходит полностью одетая и причесанная, и я на всякий случай машу перед ней собственной белой футболкой, которую как раз поднял с пола.
— Будет лучше, если я уеду до того, как проснется Соня.
Честно говоря, мне и самому приходила в голову та же идея, потому что для одного раза у дочки и так слишком много впечатлений от присутствия посторонней женщины, но отпускать выдумщицу не хочется.
— Я вызову тебе такси.
Которое, как по закону подлости, приезжает буквально через пару минут.
— Начинай мне писать сразу же, как выйдешь за дверь, — пытаюсь изображать строгость, а в ответ получаю сунутый чуть ли не под самый нос темный экран телефона.
— Разрядился за ночь. Слушала радио, когда один невозможный мужчина начал писать всякие приятные пошлости, и так спешила к нему, что забыла выключить.
— Повтори все это еще раз и помедленнее, — жмурюсь я.
— Пока, Вредный фенек.
Она берет меня за руку, скрещивает наши пальцы и трется щекой о татуировку лиса. Хорошо, что сразу после этого сбегает, потому что я близок к тому, чтобы оставить ее еще на одну ночь.
Через час, когда звонит телефон, я уверен, что это выдумщица и уже катаю на языке какую-то колкость, после которой обязательно скажу, что мне было хорошо с ней, и нам обязательно нужно повторить. Но это незнакомый номер, хоть чутье подсказывает, чей голос я услышу.
— Андрей? Нам нужно поговорить. Это очень важно! — Она бы еще заплакала.
— Говори, раз уж я ответил. — Иногда женщине нужно дать желаемое, иначе она возьмет это силой.
— Не по телефону. Можно… я приеду?
«Можно, я приеду?» — мысленно повторяю ее слова и зачем-то отмечаю, что, даже спустя столько лет, она снова говорит то же самое и той же интонацией. Как будто за мои деньги она купила не билет в обеспеченную жизнь, а заморозку во времени на четыре года.
Пытаюсь вспомнить черты ее лица — и ничего. Абсолютно. Вместо девушки, которую я когда-то любил до такой степени, что готов был разменять на нее одну всех женщина мира и даже жениться, теперь просто белёсое пятно, размытая бледная тень. Наверное, это защитная реакция моей памяти: читал когда-то о такой херне. Мол, то, что доставляет нам дискомфорт и душевные травмы, мы просто забываем. Не сказал бы, что я так уж страдал, но, вероятно, моим предохранителям виднее, где предел возможного.
— Андрей?
— Я вот думаю: что такого важного могло случиться, что за четыре года ты вдруг решила подать голос? — Я намеренно и жестоко груб. Хочется так выразительно послать ее матом, чтобы у ее телефона к чертовой матери сгорели динамики. — У тебя кончились деньги?