Я набираю ее номер снова и снова, но сухой голос отвечает: «Хрен тебе, мужик, поезд ушел»
Снова писать ей в этот чертов мессенджер? Снова писать о том, что нужно сказать вслух?
— Антон, это была, возможно, та самая женщина, от которой у меня тоже щелкнуло, понимаешь?
— Эй, полегче, — ржет брат. — Меня сейчас снесет напором твоей любви.
— Пошел ты.
— И я тебя тоже люблю, мелкий засранец.
Таня уже топчется с обратной стороны двери и не особо старается сделать вид, что оказалась тут вовсе не случайно.
— Если хочешь знать мое мнение, — сразу прет на меня буром, тесня спиной к двери, — то… да, я присмотрю за Совой и сделаю к вашему с Йори возвращению свои фирменные кексы.
— Не помню, чтобы спрашивал твоего благословения, — беззлобно огрызаюсь я.
На самом деле, в моей жизни есть только две женщины, которым я разрешаю разговаривать с собой таким тоном: мать и Таня. И последняя исключительно из-за своей зашкаливающей милоты. Наверное, когда они с Антоном решат обзавестись потомством, уровень единорогов (выражаясь ее же слэнгом) в башке этой чокнутой девчонки зашкалит.
— Между прочим, предложение действует всего пять минут. Если к тому времени ты еще будешь в квартире, я заберу Антона гулять.
Я успеваю одеться за три минуты, чмокаю в щеку спящую Сову и выбегаю.
Одно хреново — я так и не придумал, что же сказать своей собственной «Единорожке».
Глава сорок восьмая: Йори
— Что случилось-то?
Бабушка дипломатично стоит в дверях гостиной, держит руки в кармане передника и наблюдает за тем, как я в который раз пытаюсь растолкать вещи по сумкам. Как это вообще возможно, что я приехала с двумя довольно легкими и свободными, а сейчас не могу затолкать даже две трети привезенной одежды? Магия домовых эльфов, как у Роулинг.
Я снова пытаюсь втиснуть пижаму, но это бесполезно. Легче натянуть сову на глобус.
И обессиленно сползаю на пол, закрываю лицо руками. Нужно выплакаться. Выреветься. Выораться в конце концов. Но я просто не могу. Как будто меня скрутили ржавой колючей проволокой, а рот закрыли стальными скобками. И все накопленные чувства клокочут во мне маленькими взрывами, как ядерный реактор в саркофаге: все взрывается глубоко внутри, разрывает меня на так много кусочков, что и не понять, почему я до сих пор жива и не истекаю кровью от миллионов маленьких трещин.
— Я всех подвела, ба, — говорю, роняя голову на скрещенные руки. То ли руки слишком холодные, то ли лоб очень горячий, но изо рта вырывается шипение, словно на раскаленную сковороду упали брызги воды. — Не сдержала обещание. Сказала, что помогу — и сбежала, как трусиха.