— Ну, отступление — это еще не проигранная война, а только проигранное сражение, — философски изрекает бабушка. — Что случилось? С женихом поругалась?
А я не знаю, что ей ответить. Нет, я ни с кем не ругалась, я просто, как многие героини моих же книг, сперва сделала, а уже потом подумала. И самое ужасное, что уходила я с твердой уверенностью, что спасаю то немногое, что от меня осталось, а сейчас мне не нужно ничего, не жалко даже порванного в клочья сердца, потому что я не знаю, как буду жить дальше. Что будет с моим миром завтра и послезавтра, если уже сейчас мне хочется скулить от боли, а ведь на моих руках еще остался запах моего Андрея.
Странно, но улица подавляла меня своим шумом, но сейчас стены снова надвигаются, грозя раздавить.
— Я пойду… погуляю.
Чувствую, как вырываюсь из сухих, но крепких рук этой мудрой женщины. Она говорит, чтобы хоть шапку одела, потому что снова свалюсь в постель с температурой. Почти наверняка свалюсь, но может это и к лучшему. Хотя бы неделю проведу в счастливом беспамятном бреду.
Пока иду по лестнице — перед глазами все плывет, рука дважды промахивается мимо перил, уже перед выходом спотыкаюсь о маленький порожек.
Выхожу на крыльцо, в тусклый свет фонаря, набираю в грудь колючий морозный воздух — и проглатываю, с болезненной судорогой.
— Не надоело от меня бегать, выдумщица? — Андрей опирается о капот машины, скрестив руки на груди и вытянув перед собой ноги. Даже без куртки, как будто на улице весна, а весь снег — бутафорский. — Не надоело делать вид, что я тебе на хрен не нужен? Я же и поверить могу.
Он… настоящий? Или у меня уже горячка?
— Ты… настоящий? — Мой мозг официально отключается.
— Подойди и проверь.
— Нет! — почему-то выкрикиваю я, и в ответ на мои спрятанные за спину руки, Андрей заливается смехом. — Пусть ты лучше будешь моей фантазией.
Лучше бы, конечно, самой реальной в мире фантазией.
— Ладно, маленькая, а теперь вернись в дом, оденься во что-то теплое и выходи ко мне.
— Мне не холодно. — Я бы даже сказала, что слишком жарко, как будто меня медленно доводят до кипения на маленьком огне. И кровь приливает к лицу сразу вся, тяжело, чуть не сшибая с ног, а потом уходит, как прилив, и меня тянет назад. Хорошо, что есть перила и я хватаюсь за них двумя руками, как будто следующей волной меня смоет со скользкой палубы. — Мне очень, очень… очень жаль.
— А мне очень жаль, что ты — упрямая, как… — Андрей громко и нарочито выразительно откашливается в кулак. — В дом, женщина, оделась тепло — и вышла ко мне. Что-то не ясно?
Умом я понимаю, что он ведет себя просто отвратительно: командует, не пытается быть хоть немного более осторожным в выражениях, не щадит мои чувства и наверняка насмехается над моим жалким положением. Но моему сердцу нравится его несносный характер. И в общем все в нем, Наверное, поэтому вместо того, чтобы развернуться и зайти обратно в подъезд, я продолжаю таращиться на этого невозможного мужчину, как будто за те несколько часов, что мы не виделись, успела пролететь целая жизнь.