– К сожалению фокус не удался… – Сокрушённо опускаю голову. – ручка осталась в правом кармане Михаила Петровича Фриновского.
Под присмотром десятков глаз он виновато достаёт «Паркер».
– Заковский! – Чуть не взвыл с досады Ежов. – Ты нас продал! Платок носовой он вынул, это знак был!
– Товарищ Ежов! – Затрясся всем телом глава ленинградского НКВД. – Не было такого.
– А-а-а! Врёшь! – Вдруг закричал нарком, безумным взглядом обводя комнату. – Так вы сговорились с Чагановым. Заранее!
– Николай Иванович! Вот те крест! – Испугавшись своего жеста, «Паулс» оглядывается по сторонам.
«Хм, по католически крестится: ладошкой слева направо, а вообще – неожиданный поворот».
– И этот человек возглавляет… – Щурится Ежов.
– А вдруг товарищ Чаганов действительно может мысли читать? – Из угла доносится голос невысокого грузного лысоватого мужчины лет сорока с петлицами комиссара госбезопасности 2-го ранга, весь вечер молча просидевшего за столом, изредка сморщившись пригубливая свою рюмку. – Как Гарри Гудини или Вольф Мессинг.
Абрам Слуцкий, это был он, лишь недавно вернулся на свою должность начальника Иностранного Отдела после ссылки Шпигельгласа на Дальний Восток и выглядел здесь, среди сотрудников сильно обновившегося центрального аппарата, «белой вороной».
«Что мысли, я будущее могу предсказывать»…
Часть собравшихся восприняла слова начальника ИНО на полном серьёзе: поёжилась как от холода и опустила глаза, другая – обратила свои взоры на начальство – какие будут указания.
«Показал, называется, фокус… того и гляди, и те и другие кинутся толпой да удавят в углу. Что делать? Не сдавать же Кузмича».
Внизу хлопнула входная дверь и сквозняк, пронизавший здание, прихлопнул полуоткрытую стеклянную дверцу посудного шкафа-горки.
«Хорошая идея».
– Настоящие фокусники никогда своих секретов не выдают, но чтобы не поехать отсюда в камеру на допрос (никто даже не улыбнулся), докладываю: фокус называется «на воре шапка горит». Смотрел кто дёрнется на счёт три…
«Выдохнули, задвигались».
– Ну и что увидел? – Спросил кто-то.
– Неа, заметил в стеклянную дверь шкафа как Михаил Петрович ручку перепрятывет.
Зал грохнул от смеха.
«Поверили».
Москва, Центральный Аэродром,
1 мая 1937 года, 09:45
Опускаю взгляд на часы.
«Точно по графику».
Сижу у бокового окна в полукруглом салоне на носу самого большого в мире воздушного корабля «Максим Горький». За небольшим столиком у переднего окна над исчерченной цветными карандашами картой склонились две белозубые девушки в авиационных шлемах – штурмана, с трудом сохраняющие деловой вид и то и дело стреляющие смешливыми глазами в мою сторону.