«Фактура бумаги… плотность… шрифт… сответствуют. Печать гербовая… подпись начальника особого отдела… натуральна… чернила… мастика… Ажур!.. Шри-ифт! Строчная буква „р“ – с особенностью! Палочка бледнее кружка. В обоих документах»…
– Что там такое? – Фриновский начинает терять терпение. – Чаганов, что там рассматриваешь?
– Да вот, товарищ комкор, неувязочка тут с этой листовкой выходит. – Мысленно я себе аплодировал.
– Какая ещё, бл*, неувязочка! – Взрывается он, затем спохватывается. – Сержант, да выведи, ты, задержанных!
Люба обречённо, по привычке, закладывает руки за спину, Ощепков бросает испепеляющие взгляды на людей в форме. Курский, как филин, встревоженно поводит большой головой с круглыми глазами из стороны в сторону. Орешкин начинает переминаться с ноги на ногу.
– Эта листовка напечатана на машинке особого отдела. Вот обратите внимание, Михаил Петрович, – Встаю рядом с Фриновским, бесцеремонно оттирая от него начальника 5-го отдела. – на букву «р» здесь и здесь…
У начальника ГУГБ над воротником появилась красная полоса, которая, быстро расширяясь, поползла вверх, огибая грубый шрам от сабельного удара. Курский забегает с другой стороны, немигающе глядит на листки и ещё глубже вжимает голову в плечи.
– Вы – оба! – Брызжет слюной на особистов Фриновский, укладывая улики в карман гимнастёрки (Курский повторяет го движение). – Через час – у меня в кабинете! С докладом! «Ясно, спустит всё на тормозах. Сейчас сварганят задним числом план оперативных мероприятий, где каким-нибудь десятым пунктом идёт – изучение реакции объекта на противоправные действия другого лица и ничего не докажешь».
– Сержант, машину! – Заглянувший на шум охранник кивает головой и скрывается за дверью.
– Михаил Петрович, – встаю на пути шефа уже в коридоре. – прошу отпустить моих людей. Они задействованы в подготовке оборудования для «перелёта». Вы понимаете о чём я говорю…
«Наступает момент истины: как далеко готовы пойти ежовцы в достижении своих планов»?
– Освободить. – Буркнул комкор в сторону и, не оглядываясь, застучал подковками по цементному полу первого этажа.
Вслед за ним бросаются сержанты и Курский с Орешкиным, чуть задержавшись, появляется Толик, вопросительно смотрит на меня.
– В отдел кадров, пиши заявление по собственному желанию. – Сжимаю губы.
Коровьев чуть слышно шуршит парусиновыми башмаками.
«И враг бежит, бежит, бежит… Извинений от особистов, конечно, не дождёшься… как, впрочем, и благодарности от спасённых. За руки держатся несгибаемые борцы с „кровавой гэбнёй“, пожирая друг друга».