– Увольте его, – приказал герцог.
Наемник покачал головой.
– Не стоит, милорд, это было бы опрометчиво. Мы же сегодня ни с кем не воюем, верно? Не нужно ведь подавать пример?
Андроник нахмурился, и Бесканон отвел глаза.
– Как пожелаете. Сэр Рауль, вы уволены.
Сэр Рауль разразился нездоровым смехом.
– Заплати, и я уйду, никчемный ты мешок дерьма.
Герцог развернул своего коня прочь.
– В словах моего друга Рауля есть смысл, мессир, – сказал Бесканон. – Никому из нас еще не заплатили. – Он мягко улыбнулся. – И уже давно, мессир.
Деметрий, сын герцога и деспот[6] Севера, направил своего коня между рыцарем и отцом.
– Вам заплатят после сегодняшнего построения. А вы, сэр Рауль, уволены без оплаты. Если вам что-то не нравится, я сначала сдеру кожу с вашей спины, а затем продам вашу никчемную тушу в рабство.
Голос молодого человека ранил, как плеть. Подобная агрессивность весьма свойственна юношам, которые опасаются за свой авторитет.
Дыхание сэра Рауля заметно участилось. Его волосы торчали в разные стороны, зубов недоставало, а нос ломали множество раз. По красному, напоминавшему луковицу носу горького пьяницы можно было без труда определить, на что пойдут его деньги, если ему их заплатят.
Он потянулся за мечом.
– Рауль, – громко крикнул Бесканон, – не делай этого!
За спиной деспота двое истриканцев с невозмутимыми лицами вскинули составные луки с роговыми насадками. Деметрий никогда не появлялся без сопровождения чужеземцев-телохранителей, присягнувших ему на крови.
Хвосты коней со свистом рассекали воздух, слышалось приглушенное жужжание весенней мошкары.
Рауль вздохнул, завел руку за спину и почесал задницу. Потом развернул лошадь и поскакал прочь.
В полумиле к востоку от сэра Рауля Харальд Деркенсан дежурил в караульной будке у городских ворот.
Нордиканцы очень редко служили привратниками. Они были куда выше подобного. Но неделю назад логофет дрома распорядился поменять часовых у ворот. А еще он приказал, чтобы нордиканцы несли стражу в простых туниках и плащах городской дружины.
Деркенсан считал это полнейшей глупостью. Он был на голову выше и шире в плечах почти любого морейца и подозревал, что всякий проходивший через ворота прекрасно знал, кто он. Но так было заведено в Морее. Все время что-то происходило, иногда сокрытое за чем-то более значительным, а иногда просто само по себе. Вечные козни и интриги, а еще заговоры внутри заговоров. Как выяснил Деркенсан, некоторые плели их лишь затем, чтобы послушать самих себя.
Однако тем утром предусмотрительность логофета оказалась не напрасной. Благодаря опыту жизни при дворце Харальд быстро определил, что приближающийся к нему отряд возглавляет сам император. Он обнажил меч и выставил его перед щитом.