– Успокойся, девочка. – Женщина тронула ее за руку: знакомое чувство, кожа к коже, и Амиция вспыхнула. – Когда ты станешь старой и могущественной, тебе тоже не понравится, если какая-нибудь юная егоза проникнет в твое логово, сочась колдовством и благоухая силой. – Она выгнула бровь. – Тем более когда это любовница твоего сына.
Амиция выдержала ее взгляд.
– Я не собираюсь обзаводиться логовом, использую свою силу для добра и сделаю людей лучше и счастливее. И у меня нет любовников.
В этот миг эфир запульсировал. Кольцо вдруг резко нагрелось, и Амиция почувствовала, что ее собственный запас сил, к счастью, ненужный в тикондагской твердыне, внезапно и не на шутку истощился. Кто-то занялся целительной ворожбой – она это ощутила.
Гауз отступила на шаг и тронула свое ожерелье. Она торжествующе улыбнулась.
– Но вот же он, мой сын! Вы связаны!
Амиция вздохнула.
– Ваша светлость, я знаю вашего сына и уважаю его, но мы с ним сделали разный выбор. Мою любовь я отдам не кому-то одному, а всем.
– Людей вообще-то труднее любить, чем лошадей или кошек, – ответила Гауз. – Будет вам, мир. Вкусите с нами от нашего пира, мы будем петь гимны. – Она кивнула на сэра Джона. – И пациента своего захватите. Муж хочет узнать, взаправду ли он пошел с кинжалом на тролля. – Губы старшей женщины насмешливо искривились. – Мужчины! На свете столько всего интересного помимо войны. Тебе так не кажется?
ЛИВИАПОЛИС – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ
Дворцовая прислуга провела канун Рождества за очисткой главной площади от снега. Затем площадь посыпали опилками, а поверх раскатали соломенные настилы. На древнем ипподроме построили и заграждения, и шутовской замок, и четыре трибуны, а из подвалов, что под конюшнями, матросы достали парусину. Ткань местами прогнила, но в основном была целой и белой. В морозном безмолвии рождественского утра они расстелили ее на восстановленных дворах, а потом накрыли огромным овалом материи старый ипподром и его дощатые трибуны. Когда закружились снежинки, он был уже защищен, и дюжина адептов из университета укрепила сделанное герметическими заклинаниями и слоем мерцающего света.
Моргана Мортирмира отдали под непосредственное начало магистра грамматики, и это можно было считать косвенным признанием его успехов в учебе. Грамматик наблюдал, как рабочие натягивают в вышине полотняную крышу.
– Ты понимаешь принцип? – спросил он.
Мортирмир потянул себя за бородку, которую старался отрастить, и уставился на пустые трибуны. «Вопрос с подвохом?» Грамматик был из тех, кого не поймешь. Мортирмир в панике изучил вопрос под полудюжиной углов и выдавил: