Он поработал часа два с половиной, и наступил момент, когда Лис понял и честно сказал себе, что с этой доской он сделал все, что мог. Он еще раз тщательно обмел ее щеткой, после чего убрал все принадлежности со стола. Доску, не глядя на нее, поставил на пол к стене, аккуратно собрал подстилку и тщательно вытер со стола. Тряпицу, выйдя на крыльцо, старательно вытряхнул, с пристрастием, как любил он говорить, с хлопками, хлестко закручивая и подсекая концы. Задержавшись на крыльце, он еще подышал несколько минут, в покое и расслабленности, вечерним воздухом, вбирая в себя его прохладу и свежесть полными легкими и глядя, как за калиткой, погружаясь в облако сгущающихся сумерек, краснели стволами сосны. Словом, он явно тянул время, отодвигая момент начала очной ставки с картиной, которая либо оправдает имевшиеся у него на нее надежды, либо посмеется над ним, оказавшись пустышкой.
Бесшумным призраком, явившись из ниоткуда и вернувшись туда же, в мрачные глубины тихого сада, едва не задев его головы саблей крыла, пронеслась, перечеркивая все сущее от сих до сих, сова.
Проводив ночную птицу взглядом, Лис, уловив ее знак поторапливаться, сбросил оцепенение, вздохнул почти обреченно и, вернувшись в дом, тщательно закрыл за собой входную дверь.
Там он разложил на столе ткань, а на нее водрузил доску. Закрыл окно, тщательно, на шпингалеты, и задернул ситцевые занавески. Ему казались эти действия совершенно необходимыми, он выполнял их как ритуал.
Вернувшись к столу, сдвинул лампу на самый край, слева от себя, и повернул отражатель так, чтобы свет падал на резьбу под острым углом сбоку. И замер, пораженный! Доска перед ним лежала словно сбросившая покровы женщина, открытая и доступная. Как и в случае с женщиной, ее открытость и доступность была кажущейся, мнимой.
Очищенная от паволоки лака, древесина под резкими лучами лампы светилась, точно застывший в деревянном лотке гречишный мед. Она выглядела однородной, только едва заметные опытному глазу полосы и переливы в густоте тона основного цвета выдавали ее слоистую структуру. В прозрачной глубине, между слоями, вспыхивали янтарные искры. Опираясь на весь свой опыт, Лис с удивлением вынужден был констатировать, что ничего похожего на это дерево он раньше не встречал и определить сорт древесины не может. Оставалось предположить, что этому панно уже три тысячи лет – а чего мелочиться? – и что упорное и мастеровитое время превратило дерево в самоцветный мрамор… Но, во-первых, такого мрамора он тоже никогда не встречал, а во-вторых, кто-нибудь видел такое старое дерево в такой удивительной сохранности? И, самое удивительное, абсолютно не тронутое древоточцами? Ведь все эти червячки с мягкими тельцами и алмазными зубками точат любое, даже железное дерево, и чем оно старей, тем для них привлекательней, а здесь – ни единого хода, ничего. Что очень удивительно и да, странно.