Лис прислонил доску к стене, подправил устремленный на нее свет и отступил назад на два шага. Резкие тени упали на резную поверхность, придав изображению графическую четкость.
Вениамин впился жадным взглядом в представший перед ним во всей своей открытости и красе рельеф. Он все еще надеялся, что вот сейчас увидит изображение и тотчас все ему станет ясно, все тайны раскроются. Однако вместо просветления наступило разочарование. Поскольку, как ни проста была на первый взгляд композиция парящего перед ним в круге света панно, изображение на нем с его личной жизнью никак не соотносилось и ни о чем ему не говорило.
Так показалось на первый взгляд.
Только ведь он им, первым, не ограничился. И по мере дальнейшего вглядывания и проникновения в волшебное полотно картины он ощутил, как зашевелилась, пробуждаясь в нем, его фантазия и возникло некое смутное воспоминание, как, бывает, припоминаешь виденное в давнем сне, не понимая, остатки сна это или обрывки и обломки прошлой реальности. И неожиданно появилась явно связанная с увиденным, хоть и непонятно, каким образом, тревога.
По светло-коричневому с янтарным свечением полю, или, лучше сказать, небу летели легкие облачка – медальоны. Облаков было семь, шесть выстроились в круг, а седьмое расположилось по центру. Лису, кстати, легко было представить себе небо такого цвета, ему даже казалось, что такое он уже где-то видел. Где? Когда? Возможно, в одном из тех снов, что снились ему в последнее время.
Облачка были похожи и на летающие острова, потому что на них, на каждом, были тщательнейшим образом вырезаны растения, кустарники и низкорослые деревья с листьями и цветами, среди которых располагались строения, изображенные упрощенно, но в которых с легкостью узнавались дворцы с башнями и колоннами. На каждом облаке изображено по одной человеческой фигуре. А вот на центральном острове, который был и больше других, и дворец на нем выглядел не в пример роскошней и заполнял собой почти всю площадь медальона, фигура отсутствовала, только в центре, на некотором возвышении, стоял пустой трон.
Поверху панно, в точности как на старинных гравюрах, от края до края простиралась витая лента с подвернутыми и остро вырезанными концами, на которой было начертано Septima Principle. Язык казался похожим на латынь, а может, ею и являлся, что, с оглядкой на предполагаемую древность рельефа, Лиса не удивило. Он, если честно, даже ждал чего-то подобного. Латыни он, конечно, не обучался, но, произнеся несколько раз надпись вслух, в звучании слов нашел некоторое подобие с тем, что было ему знакомо, и перевел надпись как СЕМЬ ПРИНЦИПОВ. И сразу в голове его зазвучал глухой голос Нины Филипповны: «Правят тем миром принципы, числом их семь…»