Воспоминания… Земля… Сон…
Снова тихо, впервые за последние несколько недель моего заточения у повстанцев турков. И откуда они тут только взялись, если мы зачищались только несколько дней назад до этой чертовой операции? Куда патрули смотрели?! Ну да ладно, я своих перед нападением вывела, оружие выкинула прежде, чем схватили. Чертовы ублюдки, чтоб им в гробу перевернуться! Гуманисты фиговы! Тут сыро, воняет чем-то так, что убиться хочется. На стенах висят кандалы и цепи. Соседа уволокли пару дней назад, больше не возвращался. Кормят отвратительно, кажется, объедками со стола и помоями. Гадость, благо, хоть не впихивают, иначе меня бы давно вырвало.
Одна надежда на то, что найдут скоро. Обязательно найдут.
Черт. И где эти засранцы ходят?! Почти месяц прошел! Идут, мучители несчастные, дайте мне только до вас добраться!
— Ну чито? Ты все так же упрямишься, не желая гаворить, гдэ ваш штаб? — противным голосом произнес палач на ломанном русском. Фу. Кривлю свой нос в отвращении по отношению к этим падальщикам. Получает удар в живот. Суки. — Дольго ти ещё упрямиться будешь? — ничего не говорю, нагло ухмыляясь в рожу этому ублюдку, который смердит на всю округу. Они знают, что такое ванна? — Я знаю, как ваш русских женщин заставить гаворить. — и ко мне лезут грязными руками, срывая какие-то остатки одежды, от чего холод мурашками пробегается по оголенной коже. Становится тошно от мысли, что мой первый раз будет тут, в грязной камере вреди помоев. Снатовится тошно от всего происходящего, я кривлюсь и пытаюсь сделать попытку вырваться или сделать так, чтобы он ничего со мной не сделал.
— Скоро, осталось чуть-чуть, — хриплю неразборчиво и меня выворачивает от очередного прикосновения этого борова, прямо на него. Хоть какое-то удовольствие от сложившейся ситуации. Боров недоволен, ругается на турецком, после чего получаю удар, только теперь моя голова встречается с каменной стеной камеры заточения. В ушах привычно шумит, перед глазами мутнеет. Отдаленно слышится шум за пределами камеры. Выстрелы, крики и зычный голос Петра Геннадиевича. Пришли.
— Не смей умирать, Астал! — последовал приказ, донесшийся до меня, как сквозь вату. Теперь со мной все будет хорошо.
* * *
Прихожу в себя тяжело. Дыхание скованное, рукой не пошевелить. Хочу пить и в туалет. Блин! Голова болит и тошнит, а ещё жрать охота, но нельзя, несварение будет. Уф, пусть хоть кто-нибудь придет и объяснит, что происходит и где я. Может, я умерла? Да ну нафиг, наш Командир бы меня и с того света достал. Уж с его-то характером, с него станется.