— Ста двадцати лет не прошло, — сказал Володя. — Чудеса! А чем тебя Нюрочка наша удивила?
Отец от старой папироски прикурил новую, а старую метким щелчком отправил в помойное ведро. Володя, глядя на это, промолчал, но осуждающе покачал головой.
— Хромоножка меня на такие мысли и натолкнула, — ответил отец. — Ты слушай! Техника вперед скакнула, сделала гигантский шаг. Удобства всякие появились, — одним словом, прогресс! А хлеб? Какой деды наши ели, такой и мы едим. Дождик вовремя забрызгал — слава тебе, господи! А засуха случилась — что ж, молебен служить, идти крестным ходом? А град, к примеру? Пахали, сеяли, а он — р-раз!..
— Ну, по граду теперь стреляют, рассеивают, — возразил Володя. — На Кубани, например.
— А твоя подружка другой путь ищет, — сказал отец, сияя так, будто именно он ищет и нашел этот другой путь. — Химия и эта… биология. Все будет и сколько пожелаешь! Уже икру делают! Нет, ты подумай! Говорила: «Землю цветами засеем, дадим ей отдохнуть за многие тысячи лет. Маками засеем». Понял? Да за такое дело памятник поставят, как Пушкину в Москве!
«Она и в школе такая же была… восторженная, — вспоминая Анюту, думал Володя. — Маки… Они же и цветут-то всего ничего. А потом что, опиум из них делать? Хотя… красиво бы, конечно, было! Романтики! Анюта теперь и других зажигать научилась. Ишь распалился дед! Памятники готов ставить, монументы! Нет, «вечный хлеб» — это даже в книжках не так просто».
— Ах, чтоб его!.. — воскликнул вдруг отец и безнадежно махнул рукой. — Заговорил ты меня, Володька! Перегорел, наверно, утюжок… Бегу!
Володя вытащил из кармана плоскогубцы и, пощелкивая ими, крикнул в спину отцу:
— Починим, инструмент под рукой!
Двор был полит соленой водой — от пыли. В детстве Володя очень любил растворять соль в ведре. Помешивая детской лопаткой воду, он со сладким ужасом представлял себе, что готовит питье для великана, который выше дома, и решал, добр этот великан или не очень. И сейчас он думал об этом нехитром и распространенном способе спасаться от летней пыли, как о таинстве.
Узкая темная дорожка с неровными, расплывчатыми краями протянулась как раз под веревкой с бельем.
— Кап-кап… — рассеянно сказал Володя и, открыв дверь, вошел в дом, в прохладный полумрак.
В комнате вкусно пахло горячим утюгом. На спинке стула висели выглаженные отцовы брюки. Сам отец стоял перед раскрытой дверцей шкафа. На стук двери он не обернулся. Под его серой рубашкой двигались большие, как крылья, лопатки. Подойдя поближе, Володя увидел, что отец глядит на темно-синее женское пальто без воротника и что на ресницах у отца слезы.