Женя отправился в командировку впервые и тихо гордился тем, что живет в гостинице, где на первом этаже ресторан, куда гостиничных постояльцев пускают без очереди, а посторонние люди, с улицы, толпятся в это время за стеклянной дверью, украдкой показывая важному, как адмирал, швейцару полтинники и кулаки.
Женю тянуло к уюту зала, грому маленького оркестра, в компанию хорошо одетых, хмельных и разговорчивых людей, но в ресторан они спустились только однажды, в первый после приезда день, «для почина», как сказал Борис Аркадьич, а все остальные дни харчились в заводской столовой, вечерами же употребляли полезный кефир и бутерброды с мокрой колбасой, которые Борис Аркадьич делал сам.
У Жени не было приличного костюма, и это очень стесняло его, но Борис Аркадьич, приглашая его на первый этаж, в ресторан, сделал такой величественный жест рукой, что Женя восхитился:
— Вы, Борис Аркадьич, прямо заслуженный артист! — и отказаться от похода в ресторан не посмел.
Снабженец, польщенно хмыкнув, уединился в конце коридора, а Женя сбежал вниз, в холл.
Там у длинного почтового прилавка озабоченные гостиничные постояльцы, щурясь и морща лбы, втискивали максимум содержания в минимум слов и записывали эти ёмкие слова на бледные телеграфные бланки, покупали талоны для междугородных переговоров по льготному тарифу и строчили длинные письма, вычеркивая, подчеркивая и прикрывая написанное ладонью — от посторонних глаз.
Женя, поддавшись общему настроению, купил открытку с видом на местный драматический театр. На ретушированном фото театр выглядел куда красивей, чем на самом деле, в натуре.
Подумав, кому писать — тетке или Клаве, Женя надписал адрес Клавы и задумался. Хотелось выдумать что-то остроумное и значительное, но ничего путного в голову не шло. Женя даже аж вспотел. Тяжкие его муки прервал Борис Аркадьич, спустившийся наконец-то вниз. Женя сунул недописанную открытку в карман и скоро забыл о ней.
Гремел оркестр, звякала посуда; в тесном ресторанном зальце было сильно накурено. Снабженец за столом держался картинно, а с ножом и вилкой, зажатой в левой руке, обращался столь ловко, что поверг этим Женю в совершенное смущение.
— Я вас приветствую, Женя! — сказал он, подняв пузатую рюмочку до уровня глаз, и лихо вылил водку в рот, а потом, блаженно морщась, понюхал малюсенькую корочку, которую предварительно посолил.
«От дает старикан!» — подумал Женя, восхищаясь манерами снабженца. Он не понял, почему, собственно, Борис Аркадьич вздумал вдруг приветствовать его, будто это не они вместе сошли сегодня с поезда, устроились в гостинице и метались по чужому заводу, оформляя всякие бумаги. Однако само выражение ему понравилось, и он, весело пьянея, бормотал про себя на разные лады: