Клаву сразу же затолкали. Кто-то наступил ей на ногу, и на красной туфельке остался черный след. Клава расстроилась, хотя и была в новом платье из шуршащей тафты.
Драки не произошло. Инженер оказался хорошим парнем, своим в доску. Дуэлянты и секунданты в буфете, где случился конфликт, выпили за примирение. Пили разрешенное пиво и нелегальную водку, за которой слетал расторопный Севка. Сидели, покуда буфет не закрылся. Про Клаву Женя совсем забыл.
Она добиралась домой одна. Пешком идти она побоялась и втиснулась в автобус, а дома обнаружила, что кто-то прожег ее плащ «болонью» папироской. Плача и сквозь слезы радуясь, что платье из тафты не пострадало, Клава решила всякие отношения с Женей разорвать. «Пусть со своим Соломатиным целуется», — думала она, аккуратными стежками зашивая плащ и поливая непромокаемую материю теплыми слезами.
Вспомнив все это, Клава прикусила губу.
— Может, на концерт пойдем, а, Клав? — спросил Женя. — Вечером в ДК. Песни, пляски — все, что хочешь! Билеты запросто достанем! А, Клав?
Афиши, развешанные по заводу, сообщали, что кроме прочих артистов эстрады в концерте выступят лауреаты чего-то братья Елисбаровы — «танцы разных народов и матросские пляски».
— Никуда я, Женька, с тобой не пойду, — памятуя о своем зароке, отказалась Клава. — Опять будешь пиво лакать в буфете, а потом шнырять по подворотням!
— Не буду, Клав, вот честное пионерское, не буду! Под салютом! — пообещал Женя.
— Поверила я тебе, — ответила Клава. — Сказано — не пойду! Мне в техникум, между прочим, надо!
— Это в пятницу-то? — не поверил Женя.
— А что? У нас консультация. Мы и по субботам, между прочим, занимаемся. Ничего особенного! Давай вот деньги получай. Влез без очереди…
Жене причиталось: аванс — шестьдесят рублей и премия за освоение новой техники — пятнадцать. Все это ему выдали одними пятерками, как Серега-такелажник и говорил. А Клава получила тридцать пять без всяких премий.
— Пойдем, Клав, сделай доброе дело! — сказал Женя, когда они подошли к лестнице, а про себя решил, что просит в последний раз.
Клава высокомерно глянула на клетки Жениной ковбойки.
— Сам делай добрые дела! По одному в день хотя бы…
— Ладно, — сказал Женя, направляясь в раздевалку. — Не хотится — как хотится, сам могу пройтиться…
Из раздевалки все уже разошлись. На двери душевой висел замок. Вынув из своего шкафчика штангенциркуль, Женя поковырял в замке глубиномером, и дверь душевой распахнулась. Без волшебного «Сезам, откройся!» и вмешательства уборщицы, которая наводила порядок в кабинетах цехового начальства и ключа все равно бы не дала.