Горячая вода шла с хорошим напором, не так, как бывало сразу после рабочего дня, когда работали душевые всех цехов и воды не хватало. Женя блаженно фыркал и размышлял, чем бы ему заняться в выходные дни, чтобы не ходить к Клаве.
Одетый в чистое, но так и не придумавший, как распорядиться субботой и воскресеньем, он забрел в заводскую столовую. К витрине буфета, к стеклу, за которым красовались тарелки с кусочками блестящей, как сталь, селедки и «силосом» из капусты с картошкой, хлебным мякишем была приклеена бумажка. «Пива нет», — объявляла она. Буфетчица, написавшая ее, где-то гуляла. Никого из знакомых Женя не увидел.
«Обойдемся и без вас, Клавочка, — с обидой думал он, выходя из столовой. — О, а не двинуть ли мне к тетке?..» Его тетка жила в областном центре — пестром, древнем и запущенном, как и большинство старых русских городов. Езды до него было три часа на пригородном поезде. Не видел тетку Женя уже полгода. «К ней и поеду, — решил он. — А Клавка подождет. Ишь раскапризничалась! В техникум ей надо! Консультация! Знаем мы эти консультации…»
У входа в вокзал на бетонных ступеньках памятником самому себе стоял косматый допризывник. Он украдкой посматривал на свои штаны, сшитые как колокола. Штаны, по его мнению, были великолепны. Косматый победоносно взирал на мир и лизал совсем растаявшее мороженое.
У билетной кассы тихие люди, навьюченные разнообразным багажом, давили друг друга. Давили молча — сердитая кассирша крикнула, чтоб не мешали. К расставленным у стен кассовым автоматам никто не подходил, хотя все они были включены, — им не доверяли.
Пока Женя оглядывался, дядька в надвинутой на лоб бостоновой кепке-восьмиклинке, с авоськой, намотанной на левую руку, приблизился к автомату и — рискнул. Удачно, — автомат загудел, как быстро пролетевший шмель, лязгнул и выбросил из своих недр зеленоватую бумажку, похожую на магазинный чек, — билет.
Дядькина спина презирала очередь. Презирали ее и фуганок, еще уместившийся в авоське, и коричневые полуботинки, завернутые в газету, и кокетливо выглядывавший из одного из них розовый помидор.
Очередь, однако, осталась монолитной, никто не решился выйти из плотной толпы. Рискнул только Женя. Удача улыбнулась и ему.
А дядька в восьмиклинке снова испытал судьбу — у автомата поободранней и постарше, который продавал газету «Сельская жизнь»; в других автоматах газет не было вообще. На сей раз судьба отвернулась от дядьки, как золотая рыбка от старика в известной сказке: автомат проглотил монету и, сытый, молчал, сколько дядька ни рвал ручку, щелкавшую, как винтовочный затвор.