Строй, томясь, слушал старшину. То, что в строю разговаривать не положено, знали все — это записано в уставе. И пословицу «Служи по уставу — завоюешь честь и славу» тоже знали. Висел в казарме такой плакат.
— А я не новая сторублевая, чтоб нравиться всем подряд! — громко, быстро и весело брякнул Санька прямо из строя.
Наглость была неслыханная. Старшина оторопел. Видно, поэтому он и забыл наказать нахала, объявить ему еще одно взыскание — за разговорчики в строю.
— Ну, «чепешника» господь послал, — сказал он. — Давно у нас таких не было. Ох, давно!
После этого случая, который надолго запомнился всей роте, старшина начал звать Саньку «чепешником». Санька это звание с честью оправдал. Вася Танчик, который быстро понял службу, предсказывал ему дисбат, но все как-то обошлось.
— У меня счастливая звезда, — отвечал Санька.
И правда, на гауптвахте он побывал всего раза три, однажды в одиночке, хотя, по мнению Васи, заслуживал гораздо более строгих наказаний.
— Сошел наш «чепешник», — ответил Шурик, спросонья смутно вспоминая утро и то, как зяб и дрожал собачьей дрожью. — Он самолетом решил лететь, экономить время!
— Да? — ничуть не удивился Вася. — А адреса случаем не оставил?
— Как же! У меня есть, — зевнул Шурик. — И адрес, и телефон. Длинный — две буквы и пять цифр!
— Тетрадь он забыл, — сообщил Вася. — Ребята утром обнаружили. Хорошая тетрадочка! Жаль, исписана вся, живого места нету. Возьми — пошлешь. Или как знаешь…
Шурик кулаками протер глаза и взял. Тетрадь и впрямь была хорошая. В твердом переплете благородного вишневого цвета, с кармашком, календарем на два года и алфавитом для адресов и телефонов. На каждой голубоватой страничке, в уголке, стояла дата и название дня недели — на русском и английском языках.
Саня-«москвач» всю тетрадь исписал адресами, песнями и анекдотами. Анекдоты были записаны неряшливо, — видимо, второпях, чтобы не забыть, — зато уж песни каллиграфическим почерком, каждая буковка отдельно от другой. В оттопыренном кармашке помещались фотографии — Санька во всех видах: с автоматом Калашникова, пистолетом Макарова и просто так, с засученными рукавами. Везде «москвач» имел грозный вид, а во рту окурок сигареты.
И лежала в том кармашке еще одна фотография — девичья. «Саня! Я бросила курить, чего и вам желаем…» — разгонисто было написано на ее обороте. Ниже стояла подпись: «Наташа». А еще ниже был небрежно изображен цветок о пяти лепестках, отдаленно напоминавший ромашку.
«И правда красивая», — решил Шурик, разглядывая эту Наташу, которая курила, а потом набралась воли, взяла да и избавилась от этой пагубной привычки, чего и другим желает.