— Отдайте! Что вы делаете? Нас же судить за эту корову будут.
Колька всё сильнее дёргал верёвку, почти повис на ней. На помощь подоспел я. И дядьки поначалу опешили — верёвка ослабла. Красавка тянула всех четверых к стаду. Один из дядек, блеснув растерянными зрачками, спросил:
— Что же с ними делать?
Другой поднял неопределённо густую чёрную бровь и внимательно посмотрел куда-то поверх наших голов.
Мы услышали шорох и тоже оглянулись. На нас шёл действительно он, коренастый Жорка, такой же давно не бритый, как и дядьки, но одетый поопрятней — в зелёные солдатские галифе и майку, серую от пота и грязи. Что майка с чужого плеча — сразу видно: она так растянулась на его широкой груди, что хотела лопнуть.
— Цыц, щенки! — сказал он и отмахнул от верёвки нас обоих. Мы шлёпнулись на мягкую от слоя палой листвы землю и сразу приумолкли. В Жорке было что-то такое, отчего мы с Колькой невольно дали дёру. И когда оглядывались, видели в полутьме его глаза, горящие, как у волка. Вот он показал в улыбке белые зубы и бросил бородатым дядькам:
— Размазни! Давай гони её. Лупи — не жалей стерву.
— А щенята на все сто! — похвалил кто-то. — Ничем их не отпугнёшь.
— Дьявол с ними, — отозвался Жорка. — Нам всё равно скоро перелёт.
Потом заревела прощально и беспомощно Красавка.
В посёлке был переполох. Тётя Дуня Заторова голосила и рвала на себе волосы.
— Люди, что же это такое? То мужа. А теперь и корову. Ну куда я с ними, с четырьмя, без молока?
Кто-то из набежавшей толпы елейным голосом подпевал ей:
— Горе-то, оно так… Не приходит одно. Сыплется сразу, со всех сторон, как град.
И верно. Сначала у Заторовых сгорела изба. Люди всей окраиной помогали им ставить новую, хлебозавод выделил деньги. Но ещё до новоселья исчез шофёр и глава семьи Иван Заторов, кавалер орденов Славы — гордость всего нашего посёлка. Только сегодня утром нашли его.
Тётка Дуня осталась с малыми детьми. А теперь дети, которых было четверо, лишились и молока: тут уж поневоле заголосишь и будешь рвать на себе волосы.
Колька Грач грустно смотрел на неё и о чём-то думал.
— Слушай, тётя Дуня, возьми нашу Бурёнку, — сказал он. — Мы пастухи, мы виноваты в этом деле. — Колька глянул на окружавших сельчан, на меня:
— Так ведь?
— Что ты, Коля? А мать что тебе скажет? — всхлипывая, протянула Заторова. И на лице её блеснула жалкая улыбка, может, от тёплых слов. Но Колька повторил:
— Бери — отдаю. И люди вот свидетели. А мать у меня добрая. Поймёт.
И зашагал к своему дому. Я поспешил за ним.
У нас не было коровы, только козы, но я бы, наверное, не решился на это, тем более один, самовольно. И мне хотелось крикнуть: «Колька, что ты делаешь? Да и ни при чём мы. Что мы могли сделать!»